; ?>/images/rssicon.png)
Все здесь — из прошлого века. Кажется, Воркута. Кажется, девяностые годы… Насилу расшифровал свои отвратительные каракули с желтой от времени бумаги… А стоило ли?
Еще не остыла зола
Еще не остыла зола отпылавшего чувства,
еще просыпаться и плакать в холодном поту —
смиряться, теряя, — высокое это искусство,
теряешь по эту ли сторону, или по ту…
Но иней уже появляется легким налетом
на имени женщины, светлом, как флейты напев,
и образ тускнеет, и тает неясное что-то,
мелькнувшее в памяти, душу едва обогрев.
А зверь из породы «я нравлюсь вам, хватит смеяться»
из чащи дремучей шагнет на бесплодный огонь
как огненный лис, переставший ребенка бояться,
чтоб носом холодным уткнуться в сухую ладонь.
Но как же с ответом за всех, кого мы приручали?
Господь не простит, только было б кому не прощать…
Вы помните слово, которое было в начале?
За слово иное не жалко и душу продать…
Заклад
Ах, в ломбард?
И уже заложены
грусть,
печальный рассвет
и мечты венчальный наряд?..
Рада — не рада, но так надо.
Пусть.
…И что же ты
получила
за свой заклад?
* * *
Ну, не три, а четыре — это раз.
Презирать, родившись едва?
Это — два.
И потом — отсутствие робости
не всегда наличие доблести.
Иногда получаются гадости…
Ну, много ль, скажи мне, радости
словами хлестать по щекам?
Я понимаю, это — обобщенно.
Но разве «быть» уже синоним «бить»?
И ненавидеть лучше — поименно.
Впрочем, точно так же как любить.
* * *
Да пусть ее летит —
кто б мог подумать,
что в ней такая…
легкость на подъем…
* * *
Все так, все — так. И все-таки неймется…
Ведь мне, представь, она все так же светит…
Не плачь, пустяк, к тебе еще вернется…
и нового кого-нибудь наметит.
* * *
Благосклонно липам склоненные головы
сносят. Благословляя — не тратят слов.
Обряжая крепом, не корят, чтобы нечто блюсти…
Но — от славы? От доблести?! Откреститься?!!
Мы простимся, родная, простимся.
Но постылым не бывает «прости».
* * *
Ну вот и этот год отгрохотал.
Он прочих был и горше, и трудней…
А может, просто жизни всей накал
растет в цепи бегущих споро дней?
Все выше скорости Великого Круженья,
но прошлое становится ясней,
и резко возрастает напряженье
на полюсах бессонницы моей.
Все больше раздражают неувязки,
все ненадежней ставки на друзей —
неудержимо катится к развязке
роман моей судьбы и жизни всей…
* * *
Что делать, если единственная музыка, которую тебе хочется слышать — музыка тишины? Если молчание — единственная форма беседы, которую приемлешь? Как быть, когда даже свет настольной лампы хочется погасить? Когда слипаются глаза над остросюжетным детективом, потому что смысл прочитанной фразы ускользает и забывается прежде, чем успеваешь ее дочитать? Если одна только мысль о движении уже вызывает тошноту… как и любая другая мысль…
И только слезы текут свободно, без всякой помехи, и даже без всякого повода — так же ровно и спокойно, как бьется пульс — ни горечи, ни боли, ни обиды…
Еще: что стоит за жаждой замкнутого пространства? Или все это уже тоска по гробовой тишине?
Последние комментарии