Когда придет время в нас стрелять

Мне подсказали, что негоже было не заметить эту передачу на «Эхе» с Виктором Шендеровичем. И то сказать – прозевал. Эфир от 24.12 поставил, а этот, от 17-го, как-то не удостоил. Вот: исправляю недосмотр. Даю полностью, без сокращений и даже с видео (полчаса).

Итак, Виктор Шендерович – писатель, журналист, ведущая в студии – Ирина Воробьева

---

И. Воробьева― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». И сегодня со своим особым мнением Виктор Шендерович. Наконец-то почтивший своим присутствием эту студию. Здравствуйте.

В. Шендерович― Добрый вечер.

И. Воробьева― Мы сегодня все смотрели Владимира Путина, а вот вы, судя по тексту, который вы написали, не смотрели.

В. Шендерович― Нет, не смотрел, конечно. Французская пословица говорит: у кого есть собака, тот не обязан лаять сам. А у меня есть мои замечательные мужественные друзья, которые, рискуя собственной психикой, по роду своей тяжелой службы должны дегустировать этот гной по чайной ложечке — и описывать свои впечатления.

И. Воробьева― Что же вы так.

В. Шендерович― Что они и делают. Я заглядываю в фейсбук, — зачем мне смотреть телевизор? Я там раз в какое-то количество… в полчаса… — загляну в фейсбук: ой, твою мать! от дикого хохота до мата. В качестве комментариев. И цитата.

И. Воробьева― У вас лента такая.

В. Шендерович― Правильная лента. И цитата, правильная цитата, на которую стоит обратить внимание. Я благодарен моим мужественным товарищам, которые приняли это на грудь все. Выпили этот стакан гноя и поделились своим ощущением.

И. Воробьева― Там есть разные цитаты. Разные вопросы. Я бы хотела спросить о детях самого Владимира Путина и детях высокопоставленных чиновников. Его спросили про детей, всех же интересует, чем занимаются дочери Владимира Путина. Он сказал, что они не занимаются бизнесом и политикой и имеют право на собственную судьбу, живут в России и учились в российских вузах. Вы верите Владимиру Путину?

В. Шендерович― Я не верю Владимиру Путину, но это носит такой общетеоретический характер. Заявление, что я не верю Владимиру Путину — носит общий характер. Просто по результатам 15 лет я понимаю, что мы имеем дело с наглым лжецом. Что сейчас и будет предъявлено на нескольких фактах из той же пресс-конференции. В данном случае ведь дело не в том, учатся они в России — или не в России. Тут есть два аспекта. Аспект первый – дочери президента РФ были закрыты, это закрытая тема! Можно ли это представить? Причем: «семейные ценности», все это наружу, для пипла. А где? — предъявите жену, детей…

И. Воробьева― Жену мы знали и видели.

В. Шендерович― И мы видели, как с этой женой… и какое место она занимала в его жизни. Домработницы не слепые, — говорила Наташа Маргарите. Они все видят. Это одна тема. Вторая тема: он правит, — конечно, не руководит, а правит страной — в жанре спецоперации. Будучи выходцем из спецслужб. И его дети тоже оказались частью спецоперации. Их жизнь – часть его спецоперации. Им не позавидуешь. Притом, что у нее не типовая судьба московской студентки, у известной нам дочери Владимира Путина. Не типовая судьба московской студентки. Но поскольку ты обобщила в вопросе, и там было о детях чиновников.

И. Воробьева― Это вторая часть вопроса. Конкретно про детей Владимира Путина, его дочерей, может быть, действительно имеет смысл посочувствовать девушкам. Чего бы они ни достигли в жизни, они всегда будут, если они публично известны…

В. Шендерович― Даже шутить про это не буду. Сочувствие — такое большое, глобальное — есть, конечно, потому что не приведи господи, когда твоя единственная жизнь становится частью спецоперации твоего папаши. Не приведи господи. Не позавидуешь.

И. Воробьева― Надо сказать, что журналисты не отстают и пытаются выведать…

В. Шендерович― Стоп. Вот здесь у меня запятая, как я неоднократно цитирую Достоевского. Интерес к семейной жизни, — не личной подчеркиваю, к семейной жизни: к тому, как воспитал, кто они… — это законный интерес избирателя! Законный, законный. Потому что они голосуют — и есть же образ президента! Мы должны сверить его, пропагандируемые им, ценности (декларируемые им) с его жизнью.

И. Воробьева― А что именно мы должны знать о дочерях Владимира Путина?

В. Шендерович― Очень много важных тем, включая уголовные, тяжело уголовные. Мы застряли на этой. Я говорю исключительно об этической стороне вопроса. Мы вправе интересоваться тем, были ли семейные скрепы так святы для человека, который морщит брови и делает нам пальчиком, и нам голову морочит этим. Было ли это так свято для него? Потому что если нет, то он лицемер и Тартюф. И — другой человек, который не будет говорить про семейные скрепы, — вот никаких вопросов к нему. Это его частная жизнь. К Генри Миллеру никаких вопросов по его частной жизни. Она совпадает с тем, что он декларирует в своих произведениях. Никаких проблем. На здоровье. Но если ты, президент страны, морочишь голову тяжелым официозным православием, «скрепами», «семейными ценностями», — мы вправе знать, до какой степени это относится к тебе. Не лицемер ли ты. Вроде бы узнали довольно подробно. Дети тоже, хочу сказать, — это часть законного интереса; человек представляет страну! Мы вправе знать. И когда дочери президента живут — в собственной стране или не собственной — под чужой фамилией, это я уже сказал, жалко. Девчат жалко, конечно.

И. Воробьева― О других детях и вовсе даже не Владимира Путина. А детях генпрокурора Чайки. Был задан вопрос об этом. Но он был такой вопрос в целом и общем, тем не менее, фамилия Чайка прозвучала.

В. Шендерович― И что было сказано?

И. Воробьева― Он сказал, что касается Чайки, кого-то еще, Турчака и прочих, появляется информация в СМИ, он говорит, что мы должны разбираться нормально.

В. Шендерович― Стоп. Теряем время. Правда.

И. Воробьева― Секунду. Он говорит, что контрольное управление президента обращает внимание на подобные случаи. И занимается ими.

В. Шендерович― Ир, не о чем говорить. Были предъявлены факты Навальным. Не разговор о том, что вроде бы там коррупция… А факты, схемы. Катастрофа! Даже по нашим представлениям о том, что возможно, катастрофа полная. Реакции на это может быть две. Первая – немедленная отставка и судебное разбирательство. Отставка просто для того, чтобы никто не мог помешать судебному разбирательству. Потому что он заинтересованное лицо. И либо опровержение — и тогда мы задаем законный песковский вопрос: кто заказал? Кто очернил нашего чистого как слеза ребенка генпрокурора? Если это не подтвердится. Если подтвердится, они должны сесть все по периметру; а администрация, которая крышевала этого генпрокурора, должна автоматически уйти в отставку. Я описываю то, что должно происходить в нормальной стране. Администрация уходит в отставку. Потом задается следующий интересный вопрос: а почему администрация крышевала этого генерального прокурора? И администрация, уже уйдя в отставку, садится. Следом. По соседству. На скамью подсудимых. Это то, что должно было произойти в нормальной стране. Для этого в нормальной стране есть такая вещь как свободные СМИ, вместо Интернета. Для которых это была бы главная тема, до тех пор, пока они бы все не сели по периметру, и администрация не ушла бы в отставку. Просто не слезли бы! Независимое правосудие… помнишь, был такой Кеннет Стар? Независимый прокурор. Странное словосочетание. За нецелевое использование сигар — целого президента Америки чуть не отправили в отставку. Независимый прокурор. Должен быть. Выборы — должны быть. Механизмы — должны быть. Правосудие — должно быть. Поскольку мы сейчас просто фантазировали, то констатируем, что Владимир Владимирович Путин в очередной раз солгал на голубом глазу.

И. Воробьева― В чем?

В. Шендерович― Солгал. Потому что он крышует преступников, не одного этого, а и других. Вся его администрация преступна, и он крышеватель негодяев и преступников. Второй вопрос очень важный – зачем он это крышевал? На него Навальный тоже дал очевидный ответ.

И. Воробьева― Сейчас у меня будет много вопросов к тому, что вы сказали.

И. Воробьева― Продолжается программа «Особое мнение». Мы подводим небольшие итоги пресс-конференции Владимира Путина. На самом деле говорим о том, что президент сказал в частности про расследование ФБК в отношении генерального прокурора. Вы сказали, как должно было быть, но позвольте, это же не сам Чайка делал то, о чем говорит ФБК. Это же его дети делали. Почему должна администрация, почему Путин…

В.Шендерович:Я не верю Владимиру Путину, но это носит такой общетеоретический характер

В. Шендерович― Секундочку. Путин его назначил. И хотя первое расследование по детям Чайки (тогда еще только по одному) было в «Новой газете» лет 10 назад, я читал… Чайка все это время аккуратно оставался путинской креатурой, то юстиция, то это… Прикрывал правовое направление. И мы видим результаты. Дела Ходорковского, Болотное дело… Это ответ на вопрос: почему с Чайкой ничего не может случиться? Он нужен Путину. Для того чтобы творить полный правовой беспредел. Вот такой генпрокурор и нужен. Кеннет Стар не нужен, потому что при Кеннете Старе сядет сам Путин. У них друг на друга большие запасы компромата у всех: у Бастрыкина — на Чайку, у Чайки — на Бастрыкина. У обоих — на Путина, у Путина — на этих. У них по периметру друг на друга тонны компромата. Вопрос в том, чья масть старше. Сейчас старше масть Путина. Вот они все по понятиям. Еще раз…

И. Воробьева― То есть…

В. Шендерович― Секундочку. Отвечаю на твой вопрос. В случае предъявления таких публичных, серьезных, документированных обвинений, прокурор автоматически, санитарным образом, уходит в отставку на время проведения расследования. Если расследование покажет, что Артема Чайку и братика, забыл как его, оклеветали…

И. Воробьева― Я тоже забыла.

В. Шендерович― Неважно, это не Петр и Павел, ты имеешь право не помнить эти имена… Это дети Чайки. Это все — Чайки! Это все один вид. Если их оклеветали, значит торжественно господин Чайка, генпрокурор, возвращается на свое место, и мы судим тогда тех негодяев, которые пытались оклеветать честных людей. Точка. Это — один вариант. Если генпрокурор не уходит в этом случае, а насылает прокурорскую проверку на телекомпанию, которая это показывала, — это означает тяжелейшее злоупотребление, и является явкой с повинной. Это означает, что он в доле. Для всех здравомыслящих людей нормальных… У президента здесь опять-таки есть выбор. Он может отправить своей волей (поскольку сам он почему-то не уходит); отправить своей волей в отставку — или не отправить. Но поскольку он настойчиво не отправляет его в отставку, в этой ситуации это означает, что он тоже в доле. Каким-то образом. Не денежным, разумеется. Деньги у него с других карманов. Он крышует Чайку, его семейство, давая им совершать тяжелейшие преступления. А Чайка крышует Путина на правовом направлении. Преследуя тяжелейшим образом его врагов, противников политических. И крышуя его самого. Точка. Это симбиоз. Это ясно всем.

И. Воробьева― Тогда какой смысл вообще говорить об этом в СМИ, публиковать расследования.

В. Шендерович― В СМИ — есть, потому что вода находит дырочку. Потому что расследование Навального миллион человек посмотрело. В нормальной стране должно было посмотреть сто миллионов. После чего с грохотом должна была обрушиться карьера Чайки и его детей. Путина-Шмутина. Всех их. Вся эта банда должна была пойти под суд. Это в нормальной стране. Но в нормальной стране не могло бы этого произойти. В нормальной стране не может на 15 лет оставаться у власти один человек. Этого не бывает. И следствием этой абсолютной власти является та катастрофа, в которую мы сейчас входим. Только входим. Постепенно. Страна. В очевидную политическую, уже никуда она не может деваться.

И. Воробьева― Только входим? Мы об этой катастрофе говорим чуть ни каждый эфир.

В.Шендерович:Кадыров без политической крыши Путина вообще долго не проживет

В. Шендерович― Понятно, самолет — он в штопор вошел на высоте 12 тысяч. Мы докладываем: сейчас мы на 8 тысячах, до встречи с землей еще есть какое-то время. Но встреча с землей состоится. Потому что пилот спятил. Обдолбанный пилот, мало имеющий отношение к реальности. Дверь заперта в кабину. Все. Другое дело, что потом — у них есть специальная опция, незадолго до земли… — потом мы их всех обнаружим на Лазурных берегах, в Лондоне, где угодно. Возле их счетов. В Шанхае, Люксембурге. Где они там хранят, эти гномы, нарытые запасы кооператива «Озеро». Их дети, они все будут там. Встреча с землей предстоит тому самому большинству, тем самым 90%.

И. Воробьева― Вы имеете в виду тот самый рейтинг.

В. Шендерович― Тот самый рейтинг, тех самых людей, которых десятилетия растлевали финансово, давали им просто пайку в зубы за молчание… За право беспредельничать. И которые согласились на этот договор! Это классически отложенный штраф. Я говорил об этом тысячу раз. И тысяча первый скажу. Вся история – система отложенных штрафов. Люди платят, народы платят. За свою слепоту, за неграмотность, за невежество. Платят сами. Там дальше — персонально — как выйдет. На кого бог пошлет. Но платят, конечно. И конечно, мы заплатим, и заплатят по преимуществу те, кто страшно тащились от дорогого Владимира Владимировича. Где в этот момент будет сам Владимир Владимирович, тоже бабушка надвое сказала. Пойдет ли он путем Каддафи — или Мугабе? Это тоже (возможно). Может прожить еще сто лет.

И. Воробьева― Еще любопытные вопросы и цитаты с сегодняшней пресс-конференции. Наш коллега Алексей Соломин спросил у Владимира Путина о расследовании дела об убийстве Бориса Немцова. В том числе он спросил у Путина: не обсуждал ли он это с главой Чечни Рамзаном Кадыровым. Чье имя везде и всюду звучит. И там была очень странная фраза у Владимира Путина, многие ее отметили. Он говорил сначала о своих отношениях с Борисом Немцовым.

В. Шендерович― Хотя его об этом не спрашивали.

В.Шендерович: Мы — репрессивное государство

И. Воробьева― Признал, что были плохие отношения. Но дальше сказал, что не факт, что нужно человека убивать.

В. Шендерович― Будем считать это черной шуткой. Правда, она симптоматична, поскольку сказал это не Вуди Аллен, а это сказал Владимир Путин. Это симптоматичная реакция. Люди как-то не засмеялись, а призадумались. Поскольку это сказал именно он. Но его не спрашивали об отношениях с Немцовым. Его, в сущности, спрашивали: почему он крышует Рамзана Кадырова. Если перевести этот вопрос на русский язык. И тут тоже, как в случае с Чайкой, простой ответ. Они друг другу нужны. Они друг без друга уже физически не выживут. Кадыров без политической крыши Путина вообще долго не проживет. Там на сутки счет пойдет. Понятно. И биография Рамзана Ахматовича не позволяет мне предположить, что он умрет собственной смертью. Он слишком молод…

И. Воробьева― Страшные слова говорите.

В. Шендерович― …и хорош собой. Это такая биография у человека. Думаю, что в его случае до суда не дойдет. И единственная гарантия жизни этого человека — это Владимир Путин у власти. Поэтому он Путину клянется в такой верности — и более того, даже выскакивает вперед с просьбой дать какой-нибудь еще кровавый приказ. Он не такой идиот как кажется. Ему надо повязать Путина окончательно, как можно большей кровью. Чтобы они стали в буквальном смысле одной крови. Кадыров страшно в этом заинтересован. Симметричным образом заинтересован Путин в Кадырове. Потому что… Я тут посещал… В прошлый раз, когда сажали Рыклина, я посетил его на Симферопольском бульваре, в узилище, и меня по старой телевизионной памяти узнали охранники. С гордостью сказали: у нас тут Немцов сидел! С гордостью сказали они.

И. Воробьева― А Немцова уже не было?

В. Шендерович― Не было. Они хвастаются теперь знакомством. И вот один из них потом, провожая меня до калитки, уже когда мы остались вдвоем… А, да! — они меня спросили: так что (насчет Немцова?)… Я сказал, что известно, кто заказал. Ну, сказал пару имен, известных вам. Один президент республики, другой депутат ГД. Они говорят: и чего? Я говорю: Путин чего-то не сдает их. Все известно на самом деле… И  вот, потом один меня провожал до калитки, и говорит: а чего он его не сдает? Я говорю: слушайте, вот Рыклин сидит, Шаров-Делоне Сергей, вот я. Вот когда вам скажут в нас стрелять на поражение, вы будете стрелять? Мы вдвоем стоим. У калиточки, со старшиной, 40-летним. Он так подумал и говорит: ну когда дойдет, я не знаю еще, в кого я буду стрелять, я еще подумаю. Говорит он мне. И я говорю: а вот Рамзан Кадыров думать не будет, потому что ему деваться некуда. И когда придет время в нас стрелять, когда дойдет до этого, то вот тут он и пригодится.

И. Воробьева― Не «когда», а «если» наверное.

В. Шендерович― «Если» или «когда». Я надеюсь… Но он точно не откажется! Нет, у него выхода нет. Ему некуда деваться. И тогда он мне этот сержант (заметьте, не я ему, а он мне) говорит: бандитское государство! История… Так вот, Рамзан Кадыров думать не будет, они нужны друг другу. По жизни. До смерти.

И. Воробьева― Еще поговорим о Владимире Путине и Рамзане Кадырове с Виктором Шендеровичем, который в «Особом мнении» на «Эхо Москвы».

И. Воробьева― Продолжается программа «Особое мнение». На самом деле вас так давно не было, что вопросов накопилось очень много. Я хотела отвлечься немного от пресс-конференции и спросить, как вы расцениваете поступок Ильи Яшина, который обратился с открытым письмом к Рамзану Кадырову. С предложением о встрече. И задать ему прямые вопросы. И может ли такая встреча вообще состояться.

В. Шендерович― Это такой, скажем так… В шахматах есть обозначение обоюдоострого хода – знак вопроса, восклицательный знак. Сильный ход, но с неочевидными последствиями. Это такой обоюдоострый ход, конечно. Это очень сильный ход. Встреча состояться может, если с той стороны решат использовать инициативу Ильи Яшина каким-то образом. Инструментарий-то в их руках. Они могут встретиться, не встретиться. Могут убить Яшина. Не убить Яшина. У них очень разнообразный инструментарий. Поэтому они могут выбирать из своего инструментария то, что им сейчас кажется целесообразным. Ни о какой морали там речи не идет. Но — целесообразным. Поэтому скажем так, мне эстетически это кажется лишним. Неправильным.

В.Шендерович: Власть будет меняться. Она меняется либо эволюционно, выборами, либо революцией

И. Воробьева― Предложение Яшина?

В. Шендерович― С ними вообще не надо вступать ни в какие контакты. Яшин политик, я не политик. Но с моей точки зрения — это люди совершенно очевидные, кровавые, бесчестные и — никаких контактов! Потому что это — эффект Жириновского. Ты окажешься рядом и потом будешь им пахнуть. И никто уже не вспомнит, по какому поводу ты оказался с ним рядом. Просто ты пахнешь Жириновским. Ну и все. Вот нельзя оказываться рядом с такими людьми. С Кадыровым, с Жириновским… Просто нельзя. Тебя используют. Ты можешь быть уверен, что тебя используют. Ты думаешь, что ты используешь. Ошибаешься. Тебя используют.

И. Воробьева― Возвращаясь к пресс-конференции Владимира Путина, сегодня журналисты дважды спрашивали про расследование дела об избиении Олега Кашина. И про господина Турчака.

В. Шендерович― Все то же самое. Ты заметила, что «мы эту булочку», как сказано у Джерома, «уже проходили». Ну, про Турчака. Ну, значит пока нет решения сдать Турчака, Турчак на свободе. Будет решение сдать Турчака – Турчака посадят. Все для этого есть.

И. Воробьева― Зачем тогда ходить и спрашивать об этом. Имеет ли смысл.

В. Шендерович― Это важный вопрос. Доколе живем здесь, надо пытаться, надо задавать вопросы. Только на Западе — знаешь, как делается? Один задал вопрос — ушел (от ответа), второй встает – тот же вопрос задает, потом встает третий – задает тот же вопрос! В прямом эфире. Пять раз!

И. Воробьева― Такое было три года назад, когда принимали закон об американском усыновлении.

В. Шендерович― Да.

И. Воробьева― И что?

В. Шендерович― Это надо делать! По крайней мере, все увидели, как бегают глаза, как ходят скулы, как он трусливо уходит, по крайней мере, телезрители зафиксировали. Он злится и боится. Он не прав. Он трусит, он раздражен. Хотя бы так. Тут, к сожалению… Телевизор — это ядерное оружие. Сто миллионов посмотрели и долго было обсуждаемо — и то, что стало общей темой, через какое-то время дает политический в том числе выход! Отставки, смена власти и так далее. Когда мы говорим об Интернете, о полутора миллионах (из которых миллион снаружи еще, наверное… или половина). Но хотя бы полмиллиона посмотрели это, и перепостили, и так далее, — ну да! Хотя бы так. Это гораздо лучше, чем ничего. Безусловно. А эта пресс-конференция, между прочим, показывалась на всю страну, и вот здесь, если бы журналисты проявили себя немножко определеннее профессиональную солидарность и вцепились бы по-настоящему в прямом эфире… — да, это могло быть дать сильный эффект. К сожалению, этого не произошло. Потому что были такие робкие либеральные попытки обозначить свой интерес к болезненным темам. Но никто не взял за грудки. А журналисты берут за грудки. Администрацию. Берут за грудки. И допрашивают ее. И камера крупным планом показывает бегающие глаза, мычание и так далее. И падает рейтинг. И человека раздевают в прямом эфире. Так поступают с чиновниками своими — и с выборными президентами, мэрами! — на Западе. Там такая традиция. У нас максимум это… и низкий поклон еще, что можно встать, спросить, сказать: а ну не хотите, ну ладно, извините…

И. Воробьева― Ну не до такой же степени.

В. Шендерович― До такой. Потому что если не до такой, надо было схватить его за грудки — вот он сказал когда, «я бережно отношусь к людям» и потом «никто из иностранцев не рвался усыновлять больных российских детей». Вот с этого момента каждый первый должен был встать и ткнуть ему в лицо десятки усыновленных детей, которых не отпустили по «закону Димы Яковлева». Того мальчика с пороком сердца, которого похоронили в детдоме, не отпустив к американцам, которые его хотели вылечить. Он так и умер; его закопали. Не похоронили, а закопали. Ира! Потому что волонтеры не смогли найти место захоронения. И когда президент страны говорит, который принял этот закон, который его инициировал…

И. Воробьева― Подписал.

В. Шендерович― Подписал. «Никто из иностранцев не рвался усыновлять больных российских детей», — если после этого с ним разговаривают, а не каждым вопросом… Можно же сформулировать форму вопроса. Например: Владимир Владимирович, не кажется ли вам, что вы гнусный лжец? Ну такой есть вопрос. Не кажется ли вам, что вы гнусный лжец? В связи с тем, что. И дальше по пунктам. И каждый следующий должен был встать и задать этот же вопрос. И вот тогда, Ира, либо они бы прервали эту пресс-конференцию — испортился бы кабель, вырубился бы. Либо не прервали бы — и тогда 100 миллионов (ну, 80, 50 — десятки миллионов!) увидели бы лицо Владимира Владимировича вот в этой ситуации. Вот тогда что-то могло измениться. Но никто из журналистов этого не сделал.

В.Шендерович: Мы либо будем все пожизненно под Путиным. Либо власть будет поменяна революционным путем

И. Воробьева― В защиту журналистов хочу сказать…

В. Шендерович― Да нет: жить всем охота.

И. Воробьева― Нет, я хочу сказать, что вопрос про детей инвалидов прозвучал практически в самом конце. Это был вопрос от нашего коллеги Алексея Соломина. После него был задан только один вопрос от журналиста из Севастополя…

В. Шендерович― Ты предполагаешь, что если бы пресс-конференция не закончилась, то его бы сейчас прижали к стенке с этим вопросом?

И. Воробьева― Я предполагаю, что про детей инвалидов все-таки могли бы спросить еще раз.

В. Шендерович― А чего же раньше не спросили? Три часа балаболил.

И. Воробьева― У него спрашивали про других детей.

В. Шендерович― Так нет; вот — есть болевые ясные точки! Где он лжет и попадается. Лжет и попадается. Каждый раз. 15 лет он попадается на лжи! Но только известно это — ну, нескольким миллионам человек. Документировано известно. Остальные вот… принюхиваются. Что-то чувствуют. Когда до них дойдет, — не до мозгов уже, до животов, а потом до задниц — будет поздновато. Тогда выйдет очередной «жирик» (я имею в виду не фамилию, а жанр), очередной популист, который поведет в немедленное светлое будущее. Которое будет заключаться в том, чтобы отнять и поделить, найти врагов.

И. Воробьева― Так и будем по кругу ходить?

В. Шендерович― Видимо, да. Возможность не ходить по кругу была на рубеже 2011-12 годов. Когда была вероятность общественного договора. Вероятность круглого стола. О котором говорили. И который — казалось — был вероятен. Но и с нашей стороны не было проявлено нормальной политической воли и способности к самоорганизации, а та сторона просто ушла под плинтус, выждала, пока мы уедем на зимние каникулы, а потом сломала о колено все это. И дальше была Болотная, дальше была инаугурация. И сознательная провокация власти, — силовой захват власти с разгромом оппозиции. Специально придуманный.

И. Воробьева― Вы про Болотное дело.

В. Шендерович― Про Болотное дело. Специально, чтобы поменять правила игры. Чтобы показать всем — мы просто хозяева. Почему? – по кочану. Не почему. Просто: мы хозяева! И будем делать то, что хотим. И сейчас идет последовательное закручивание гаек. И коллега Бабченко очень точно заметил, что срок Ильдара Дадина, активиста (три года лагерей за  выход на улицу с плакатом) — это перелом, это официальный переход государства в ранг авторитарного репрессивного государства! Потому что все политические заключенные, которые были до этого, начиная с Гусинского, который ненадолго присел, через Ходорковского, «болотники»… — всегда они придумывали какие-то уголовные статьи. Все понимали, что это политика. Конечно! И свои, и чужие. Но формально это была не политика. Дадин — это они сказали: да, это политзаключенный! Это в чистом виде 1960-70 годы.

И. Воробьева― Ну ладно, перестаньте. Что Болотное не сказали, да, это политическое…

В. Шендерович― Как это? они напали! Он ребрами избивал сапоги полицейского. Что вы! Они же все нападали на полицейских!

И. Воробьева― Организация массовых беспорядков.

В. Шендерович― И — что сказал наш милый обладатель часов, счастливый обладатель часов усатый: размазать печень по асфальту? Песков сказал. Ну, это же  нападают на полицейских. Есть власть законная — и какие-то смутьяны, которые пытаются ввергнуть страну в гражданскую войну. Все понимали, что политика — и все понимали, что это Путин. И после Данилкина уже говорить о суде невозможно. Данилкин, Егорова – это уже стало символом. Но формально хотя бы. Всё — поворот рычага! Мы — репрессивное государство. Сидит политический, официально политический заключенный. Ильдар Дадин. Официальный. И только что, какой-то, по выражению Сатарова, капитан Немо спас, — потому что кажется, они планировали большое побоище в случае с Рыклиным, в суде. Был какой-то другой приговор. Очевидно, что там внутри у них какое-то тяжелое идет давилово… Между теми, кто хочет просто уже совсем кроваво завинтить — и теми, кто пытается это сдержать.

И. Воробьева― Надо сказать, что некоторые со стороны подливают масла в огонь. Я сейчас про Михаила Ходорковского, который давал свою пресс-конференцию.

В. Шендерович― Стоп. У нас полторы минуты.

В.Шендерович: Если государство ведет себя как преступник, то да, оно перестает быть государством. Это просто бандиты

И. Воробьева― Про призывы Ходорковского.

В. Шендерович― Что значит «призывы». Власть будет меняться. Она меняется либо эволюционно, выборами, либо революцией. Точка. Это механика. Никакого третьего пути нет. Коллега Альбац, Евгения Марковна, цитировала тут Локка. Если государство перестает осуществлять свои функции государственные, государство превратилось просто в репрессивный аппарат, государство-бандит… То да, по закону…

И. Воробьева― По какому закону.

В. Шендерович― По американскому закону, по закону истории.

И. Воробьева― А российскому?

В. Шендерович― По российскому — они вышли за законное поле сами! Где ты видела…

И. Воробьева― А почему тогда все остальные должны выходить за поле этих законов.

В. Шендерович― Ну значит живи под Путиным до конца дней своих, и своих детей и внуков.

И. Воробьева― Значит либо под Путиным. Либо выходи за рамки закона сам.

В. Шендерович― А у тебя нет выхода. Ира. Нет выхода у тебя. Мы либо будем все пожизненно под Путиным, либо власть будет поменяна революционным путем. Потому что эволюционный путь уничтожен Путиным. Ну скажи Каддафи, еще кому-то, скажи Чаушеску, Милошевичу — расскажи про это! Поздно пить боржоми. И Ходорковский только пишет, что желательно, чтобы эта революция была по возможности бескровной. По возможности ввести ее в какое-то цивилизованное русло. Потому что… Рванет не потому, что сказал Ходорковский, и Ходорковский не будет в этом участвовать из Лондона. Я тебя уверяю. Это произойдет помимо него. Он всего лишь констатировал факт. И до него этот факт констатировал товарищ Локк. Что если государство ведет себя как преступник — то да, оно перестает быть государством. Это просто бандиты.

И. Воробьева― К сожалению, закончилось время. Еще у меня масса вопросов, а у наших слушателей еще больше. Спасибо большое.

В. Шендерович― А у меня столько ответов еще есть.

И. Воробьева― Виктор Шендерович, наконец, снова в Москве и будет с нами по четвергам теперь.

Источник – «Эхо Москвы»