Вместо репортажа

Miriam Dragina

Сегодня очень хочется написать о событиях там. О блокпостах, количестве раненых и погибших, которых так принято теперь для удобства и бравирования терминами называть 200 и 300. Но, даже общаясь с рядовыми и офицерами отдельных бригад, не могу понимать ситуацию. Откуда отдельному военному знать, что происходит? Он владеет информацией в своем поле зрения, не больше. А от мнений и теорий давно неловко. Потому молча думаю о ребятах, среди них и солдаты, и волонтеры, и журналисты тоже. Думаю изо всех сил, желаю им оставаться целыми.

После возвращения из АТО также понимаю, что нужно поделиться хоть каким-то репортажем из поездки. Отчетом наконец. Вы же помогли ребятам купить 25 комплектов хорошей зимней формы, десять зимних спальников, десять тактических рюкзаков, много кофе, чая, еды. Две загруженные машины везли все это долгой дорогой. Но фото в телефоне, который сел. Зарядки нет. И я малодушно оправдываю себя тем, что без снимков не надо ничего писать.

А на деле там пахнет смертью и тревогой, хотя и совсем не страшно. Потому что героизм и отчаянье очень похожи. Ко всему привыкаешь. И прочие поговорки про «война — мать родна». Там в тылу мечтают о наступлении. Маются, разогревают танки и стреляют на полигонах. Пьют водку вечерами, ходят в разведку ночью, готовят супы на костре, чистят оружие, копают траншеи, пишут родным и рассуждают о ротации. А на линии огня полагаются на судьбу, берегут снаряды, собирают себя в кулак, греются мыслью о доме, в который возвращаться не спешат.

Дороги там «как после войны» все в воронках. На заборах и домах мелкое решето, которое отличает разрушение от старости и обстрел. В поле и кювет выходить нежелательно, потому что мины и растяжки. На стенах сине-желтые флажки зарисовывают надписями ДНР, а потом снова сине-желтый, и опять ДНР. Слой за слоем. Есть места, вроде Славянска или Семеновки, в которых либо дырявые останки, вместо зданий, либо выглядывают вдруг из-за обвалов новенькие стекла, потому что жители восстановили. Освободили украинцы, чего бояться возвращения войны.

Над тылом регулярно летают российские беспилотники, летают высоко, подбивать нечем. Военные просят нас не снимать объекты, если рядом есть указания местности. Но больше так, для проформы. Спустя полчаса даже позируют немного. Понятие «устав» очень абстрактно. Большинство побывало в аду, какой устав. Свои правила. Живут в палатках и землянках. Обивают стены теплым. Мастерят кровати. На стенах детские рисунки и надписи. По углам домашние консервации. Есть даже телевизор. Во время задания никаких удобств, конечно. Но никто курорт не обещал.

На подъезде встречает обгоревшее дерево, которое, если выглянуть в окно перед пропускным пунктом, очень похоже на смерть с пистолетом.
Кроме смерти встречают собаки. И не понятно, почему так смотрят, просят ли, проверяют.

Инженерные войска у разрушенного моста дежурят круглые сутки. Форма «дубок». Убитая обувь. На вопросы — старая военная песня, знакомая мне по Крыму: «Нам ничего не нужно!».

Машину тормозят ГАИ, оказалось, забыли про фары. На блокпостах их выключают, зажигают габариты и свет в салоне, так удобнее проверять автомобили. Но волонтерский пароль совершает волшебство, объезжаем очереди на всех пунктах поверки и мчимся дальше.

Желтоватая трава по склонам. Заснеженные терриконы вдали. Только воочию можно понять, как тоскливы разрушения чьих-то родных домов. Надежд. Чаяний и судеб.

А мирные, кажется, давно не занимают ничью сторону. Только бы закончилась война.

Проводим один из самых странных и запоминающихся дней в моей жизни.
Военные радуются гостям и робеют. Много говорят о погибших. Каждый потерял друга.
Суп из тушенки, грубо нарезанный хлеб, сало и чеснок. Не могу отказаться, суп самый вкусный на свете. Похоже, ребята немного обижаются, что так и не притрагиваюсь к салу. О том, что вообще не ем мяса, умалчиваю. Готовят тут же, моют, ополаскивая миски кипятком. Ломтями нарезают лимон в чай.

Показывают территорию. Помогают забраться на танк и спуститься. Извиняются, что грязь под ногами, как будто несут ответственность не только за мир, но и погоду тоже. Попеременно предлагают руку — не поскользнуться, парку — не замерзнуть. Между собой зовут нас исключительно туристами. Обидно, но отчасти правда.

Бросается в глаза, как уважительно общаются друг с другом. Слушают. Поддерживают, и подшучивают, конечно. Глаза ясные, часто холодные на дне. Додумываю, наверное.

То и дело слышны пулеметные очереди. Сепары близко. Парни говорят, ничего не стоит взять их блокпосты. Но приказа нет. Перемирие.

Мы возвращаемся домой по темной дороге с воронками. Рядом едет колонна военной техники. Не то ротация, не то отступление. Нацгвардия и Беркут охраняют КП. Те самые, кто стоял на Майдане зимой по другую сторону. А может и не те. Им не доверяют, их не любят, и не случайно не пускают на войну. Обеспеченные всем, жиреющие и лоснящиеся от подарков волонтеров, они тормозят нашу машину и в ответ на волшебное слово недовольно пропускают: «волонтеры опять? надо поговорить с теми, кто дал вам пароль».

Как будто война по-настоящему обнажает белое и черное, добро и зло. Оголенные нервы и большие сердца. Никаких сомнений не остается.

На полигоне меня чуть не убило из АК, спас ротный командир. И с медленно доходящей этой мыслью я не нахожу сил для репортажа который день.

А в голове совсем другая фраза: «равнодушие убивает хуже пули».

Начало формы

Источник – Фейсбук