Выборка из эфира «Эха»

Шендерович: Выборка из эфира «Эха»

…

И.Воробьева― Любите ли вы рок музыку так, как любят ее в храме Христа Спасителя?

В.Шендерович― Видимо, нет. Я ее и снаружи-то не люблю, а уж в этом-то сочетании даже и пробовать не желаю… Мне это вообще побоку. Мне что рок, что православие – я сбоку от этого.  Поэтому это их конфессиональные вопросы. Вот когда сажают людей на реальные сроки, то вот это мне не по барабану, – за танцы… Как было сказано в том анекдоте: «Наденьте трусы, либо снимите крестик – что-нибудь одно». Если можно венгерской группе сдавать в аренду это все, если там может быть чего только не… если там может быть бизнес, если может быть автостоянка, сауна и вообще все что угодно там может быть, тогда не надо так томно закатывать глаза и так постно чмокать губами, просто надо соблюдать какую-то логику. А что касается венгерской рок-группы, повторяю, я снаружи этих радостей в любом случае — на здоровье.

И.Воробьева― Тогда к теме: Как страшно жить – это называется.

Я, честно говоря, не всегда верю своим глазам, когда читаю новости в последнее время, а тут нашлись прекрасные люди, которые написали письмо и распространяют его в правительстве и в Кремле – об этом сегодня пишет «МК». «Некие лица – это я цитирую сейчас, — обращают внимание на материалы, которые предлагают участникам олимпиады по литературе, то есть школьникам. В текстах … обильно приведены сцены жестокости. Эмоциональный тон текстов исполнен пессимизма, отчаяния. Предпочтение в выборе текстов отдается либо писателям, иммигрировавшим, — в частности, это Набоков и Бродский, — либо тем, кто трагически завершил свой путь».

В общем, считают, что не следует предлагать для предлагать тексты писателей эмигрантов.

В.Шендерович― Не надо. Вот в той стране, которую строят эти ребята из кооператива «Озеро», надо возвращать Ивана Стаднюка, Сафронова, Грибачева. Я вижу твои пустые глаза в ответ. Слава богу, у тебя ничего не ассоциируется с этими именами – ты счастливая юная женщина. Вот эту всю бодягу советскую оптимистическую – Гладков — «Цемент» и все такое – сегодня надо возвращать и по этому сдавать экзамены. Вообще, пессимизм сплошной. «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» тоже, так сказать, не чересчур оптимистичны. «В общем, все умерли», как было сказано в одном фильме. И это свойства большинства произведений великой литературы, не только русской. «Маленькие трагедии» — ну просто ни в коем случае. «Евгений Онегин» — тоже ничего хорошего: и семьи не получилось советской, и друга убил. В общем, сплошная уголовщина.

И.Воробьева― Там много в всего в школьной литературе такого есть.

В.Шендерович― А потому что литература, хорошая литература, которая не выполняет решения партии, а которая питается кровью жизни, вот у нее пульс, как у жизни. И на выходе, если еще к этому дано такое чувство слова, которое было в Набокова и Бродского – оно было не только у эмигрантов, оно было и у тех, кто здесь, но тоже, как начнешь перечислять — Пастернак, Мандельштам – тоже особого оптимизма в биографиях нет –Ахматова, Цветаева – тоже, как начнешь гениев перечислять, как-то нет большого оптимизма. Оптимизм можно найти только в одном — что от них остались великие тексты. И если что-то еще осталось вообще от русской цивилизации, то все-таки уважение к слову. Только все-таки Россия осталась литературоцентричной страной. Все-таки фраза Довлатова о том, что «самая страшная трагедия в моей жизни – это гибель Анны Карениной», она отзывается в наших сердцах. Все-таки нас нету без нашей литературы. Это уже совсем что-то такое… Ну, правда, подрастает поколение, неподалеку все это уже есть и гадать о будущем в этом смысле не надо. Подрастают те, кто обойдется без русской литературы, но только это уже совсем-совсем не имеет никакого отношения к той цивилизации, которой мы приторговываем по праздникам, вроде открытия Олимпиады. Там сплошные враги. Как наружу, как торговать на Запад коробейнички выходят – так там все враги и изгнанники сплошь. Никакого Гладкова, Сафронова, и классово близкого Стаднюка там близко нет. Там все враги, там Серебряный век, там эмигранты – наша гордость, гордость русской цивилизации. А то, что мы, как сказал Блок: «Сожрала-таки, как свинья поросенка своего…» — то, что мы с гениями традиционно – это до Путина началось — обращаемся по свински и гнобим их… Во всем мире у гениев не лучшая судьба: Сервантес не в России жил и Данте не в России жил – везде не сладко, но так, как мы, с такой настойчивостью, безошибочностью травить и гнобить лучших — ну это поучиться всем Европам.

И.Воробьева― Но обратите внимание, это не сверху идет, то есть это не власть говорит, что нужно прекратить? Это просто брожение уже в обществе…

…

В.Шендерович― А чего брожение? Но брожение – процесс биологический. Ну, мало ли что там бродит у нас. Ну, вылить в унитаз, раз забродило. Но ведь это же тренд. Эти люди, они чем заняты? Я уже говорил об этом: они все подскакивают и машут ручками: «Обратите внимание на нас! Мы свои, мы на страже!» Они знают точно тренд вот этот «патриотический» в кавычках, в больших-больших мрачных кавычках патриотический тренд, в который не может, разумеется, вписаться ни Бродский, ни Набоков, который, к слову, говорил – я сейчас вспомню… Его спрашивали о его политическом идеале, о его политических предпочтениях. Он отвечал: «Мои политические предпочтения таковы, что портрет главы государство не должен превышать размеров почтовой марки». Эти люди не в тренде, Набоков не в тренде. И в каком-то смысле да, если бы этих дурачков не было, их надо было бы придумать. Они вовремя.

И.Воробьева― Но с другой стороны, это же дети. Школьники – это дети. Я на самом деле и по своей деятельности тоже не очень понимаю: вот детей лучше оставлять в каком-то мире радуги и единорогов или как-то их прямо с асфальтом можно [НЕРЗБ.]

В.Шендерович― Да, до определенного… Нет, не надо сразу. Для этого есть, собственно, педагоги, и для этого наука есть такая: педагогика. Я про это ничего не знаю, я не могу сказать, с какого возраста что можно. Про это что-то известно. Есть педагоги, психологи. И это вопрос обсуждения, это другой вопрос – обсуждения. Вот в нормальной стране должно быть обсуждение, не спуск сверху… Но как? Каков механизм обсуждения?

И.Воробьева― Подождите. Вот механизм обсуждения. Мы с вами это обсуждаем в эфире, это обсуждается на страницах «МК», эту тему прокомментировал спикер Госдумы Сергей Нарышкин и сказал, что обсуждение идет. Все нормально.

В.Шендерович― Нет, мы сейчас говорим о большом механизме обратной связи, который, конечно, не как в Северной Корее, нельзя сказать, что его совсем нет, но он сильно ущербный. Конечно, не нужно давать великую мрачную русскую литературу, не нужно Карамазовых и Головлевых давать в начальной школе, нет. А моему вот уже нужно.

… Детям надо читать хорошую литературу. А с какого возраста какую – для этого есть психологи, педагоги, но не активисты, которые делят литературу на классово близкую, на классово чуждую, на эмигрантов: делят литературу, написанную эмигрантами, не эмигрантами. «Мертвые души» написаны эмигрантом. Тургенев… Пол русской классики, в том числе, музыкальной: Чайковский писал «Пиковую даму» во Флоренции. Давайте все запретим, что написано за пределами отечества. Всех усадим в Переделкино и пускай пишут, не отходя от кассы.

И.Воробьева― А между прочим, у нас можно тут писать, в России. Очень много мест красивых.

В.Шендерович― И прекрасно, на здоровье! Прекрасно, но только литература не делиться на написанную в России и не в России. Она делится на хорошую и похуже.

И.Воробьева― Ах в этом смысле!

В.Шендерович― В этом, да.

И.Воробьева― Кстати, история со всякими эмигрантскими писателями и история с иностранными агентами – это очень даже…

В.Шендерович― Это одно и то же, конечно. Это одна группа крови.

И.Воробьева― Просто это начало приобретать какие-то масштабы уже…

В.Шендерович― Это то, что у нас называется «патриотизм», повторяю, в жирных кавычках, который означает, прежде всего, готовность не рассуждать, готовность любить начальство, какое есть, и естественное подозрение к свободному интеллекту. Зимин, Ясин – все абсолютно естественно. Это свободные люди, свободные, самодостаточные, доказавшие свою состоятельность. Богатый же еще, гад! Он же еще богатый, гад, и гад, не в казне отхватил как Дерипаска и остальные, ручку целуя и отдавая, а просто заработал мозгами, вот как какой-нибудь Гейтс, прости господи. Такому человеку Путин нужен? Нет. Такому человеку нужен чиновник, казна? Нет. Он сам готов. До казны не доходят ни мозги, ни руки – все воруют там, — а у него доходят. И Зимин из своих денег, чтобы молодые ученые не уезжали, чтобы они оставались здесь, занимались наукой, а не бизнесом, это требует вложений – он делает ту работу, которую государство не делает. Нормальное государство ему должно ноги целовать, потому что он человек, который помогает это государство сохранить, один из немногих. Совсем по пальцам начнем загибать, как в том анекдоте про Одессу: «А из Николаева можно?» На втором — ты начнешь загибать пальцы: Зимин, Ясин — а потом ты остановишься. Ну не сразу третье имя такого ряда ты найдешь. Враги.

И.Воробьева― Подождите, мы же в этой студии, в том числе, мы с вами обсуждаем довольно часто вопрос правоприменительной практики разного рода законов. И говорим о том, что закон должен быть один для всех.

В.Шендерович― Совершенно верно.

И.Воробьева― Это мы говорим, когда чиновники уходят от ответственности и так далее.

В.Шендерович― Совершенно верно.

И.Воробьева― Здесь тоже самое. Извините, есть закон. Организация подпадает под этот закон. Почему нужно из-за того, что они такие прекрасные, их освободить от этого?

В.Шендерович― Нет, вопрос в другом. Законы принимаются негодяями, исходя из своих негодяйских интересов, не Зимина и Ясина, а с учетом интересов Сечина и Кадырова. Эта страна гниет и идет прямиком в ад, волоча за собой, на себе и с собой всех нас и еще много кого снаружи. Значит, если выясняется, что до такой степени несовместим с нормальной жизнью закон, мы делаем — что? Мы меняем закон. Если мы нормальные люди, с нормальными приоритетами. Но, если мы имеем дело с чиновником, у которого наверху только ясно солнышко в виде ныне текущего начальственного тренда и портрет Путина размером не с почтовую марку – по Набокову, — а в мозгу так просто всю голову занимает, то тогда, конечно, совершенно не интересно государству, ни мнение таких людей, как Ясин и Зимин, и тогда вот такие приоритеты. Но это заканчивается так: это заканчивается тем, что, конечно, если еще несколько раз настойчиво оскорбить Дмитрия Борисовича Зимина, то даже такой человек, как Дмитрий Борисович Зимин на 90-м десятке лет славных скажет: «Пошли вы вон!» — и уйдет. Кому будет лучше — Зимину? Ну да, ему будет хуже, но только душевно. Он-то себя прокормит. Он себя уже прокормил, и себя и сотни или тысячи людей, как основатель «Билайна». Он большое количество людей прокормил и десятки, если не сотни уже ученых молодых кормит. Хуже-то будет, кому? Страна, в которой элита — Рамзан Кадыров и Сечин, а Зимин – маргинал, – Уганда называется эта страна.

И.Воробьева― Получается, те люди, которые вступаются сейчас за фонд и за Зимина и собираются идти на митинг, люди просто идут с неправильным посылом. Бессмысленно защищать фонд, если он попадает под закон…

В.ШЕНДЕРОВИЧ: Видимо в отличие от Алехиной и Толоконниковой венгры заплатали бабла в аренду

В.Шендерович― Зимин об этом и сказал. Сами Зимин и сказал об этом, что «дело не в фонде, дело не в том, чтобы для меня сделать исключение», а дело в том, что либо мы страна Ландау, Капицы, Зельдовича, Харитона – либо мы эта страна – страна такой науки, страна когда-то первой в мире математической школы, лучшей в мире и так далее, либо мы страна Рамзана Кадырова. Тогда давайте уже пристрелим наконец оставшихся демократов, додавим правозащитников и будем жить в своей Уганде, и сделаем уже Кадырова президентом тогда. Чего же полумеры-то? Есть же ясная перспектива, обозначенная нам. Он идет впереди, это абрис будущего – Рамзан Кадыров.

И.Воробьева― Вот смотрите, депутат Дмитрий Гудков внес в Госдуму законопроект, который предлагает упразднить реестр…

В.Шендерович― Он внес — его вынесут…

И.Воробьева― Вот об этом я и хотела спросить. Вот он есть, один Гудков…

В.Шендерович― Там еще есть пара случайно забредших.

И.Воробьева― Понятно. Там есть несколько депутатов, которые способны вносить какие-то законопроекты, которые отражают мнение общества или еще как-то…

В.Шендерович― Те, в ком — по Бабелю — квартировала совесть.

И.Воробьева― Вот лучше, чтобы был Гудков, который вносит такие законопроекты, и которые выносят вместе с Гудковым или лучше бы уже ладно: не будет ни Гудкова, ни законопроектов… давайте так?

В.Шендерович― Это очень интересный вопрос, который, в частности, имеет отношение к этой радиостанции, и к стране в целом. Потому что, может быть, уже как Сухов в «Белом солнце пустыни» говорил:— «Сразу желаете умереть или лучше помучиться», он говорил: «Лучше, конечно, помучиться». В том смысле, что, может быть, удастся спастись, если направлено это на спасение. А если так, то, как говорится, «если смерти — то мгновенной, если раны – небольшой». В каком-то смысле, может, сэкономить историческое время, чтобы быстрее достичь дна, чтобы не было обмана? Потому что сейчас… и на этом Путин очень умело многие годы…Медведев был…Несколько же лет было, когда все с придыханием ждали какой-то эволюции, какой-то демократизации. На меня шипели замечательные люди, мои товарищи, журналисты, старшие товарищи замечательные, которые говорили: «Не надо про Медведева сейчас, не надо, не надо. Сейчас вот… подожди, вот сейчас завтра проснешься, а вот…»

И.Воробьева― Да, все правильно, так и было.

В.Шендерович― С густым звуком…

И.Воробьева – С 8-го по 12-ый.

В.Шендерович― Вот именно. Сейчас вдруг, как говорится, пошел вброс: «Кудрин, Кудрин будет! Кудрин сейчас у нас будет премьером… реформы!» Не знаю, до какой степени сам господин Кудрин отдает себе отчет в цинизме этой разводки, до какой степени он участвует, до какой степени его пользуют вслепую, не знаю. Я не знаком ни с ним, ни с теми, кто пытается пользовать. Но то, что это разводка и ничего более – это ясно.

И.Воробьева― Почему? Придет Кудрин – и будет лучше.

В.Шендерович― Нет, не будет лучше при Кудрине!

И.Воробьева― Почему?

В.Шендерович― Потому что реформация экономики начинается с того, что садится в тюрьму Сечин – с этого начинается реформа экономики, а так же – его патрон. Вот как при Саакашвили и как при Ли Куан Ю: коррупция вне закона. Не по Конституции, не по Уголовному кодексу, а на самом деле типа: Ты всерьез? – Да-да, я всерьез. И чтобы поверили, что всерьез, как советовал Сингапурский правитель, нужно посадить десять своих друзей.

И.Воробьева― Но этого не будет…

В.Шендерович― Раз этого не будет, тогда не надо валять дурака с тем, что мы будем реформировать экономику. Реформируемая эффективная экономика и Сечин – несовместимы. Потому что Сечину не нужна эффективная экономика. Никому из тех, кто кормится сейчас от бюджета, руки запустив по плечи туда, не нужна эффективная экономика. Социально ориентированная экономика нужна Рогозину? Чтобы [НЕРЗБ.] детей, на Нюту Федермессер, и на больных шло то, что сейчас идет – эти миллиарды – на эти танки бессмысленные — это Рогозину нужно? Нет. Ну, так а что, какая экономика? Начало тогда возможно, когда мы договоримся: таки да, действительно меняем, реформируем экономику – тогда милости просим: Кудрин, «чикагская школа», Хайек Фридман. Начинайте дискуссию!

…

И.Воробьева ― … Здесь пришли новости, что западные СМИ пишут, что возможно 10 июня произойдет встреча между Владимиром Путиным и папой римским Франциском. У меня такой вопрос. Ведь папа римский не просто папа римский, условно говоря. Я понимаю, как это звучит, но, тем не менее, это человек, который вмешивается во многие процессы в мире и очень много участвует в этом, активно участвует, и письма пишет, и высказывается. Вот как вы думаете, на самом деле, папа римский Франциск может как-то подействовать на Путина, чтобы тот как-то поменял, может быть, что-то в стране?

В.Шендерович― Владимир Путин использует папу римского Франциска, как он использовал раньше других хороших людей. По полной программе отоспится. Будут: уважение к религии, общечеловеческим ценностям, туда-сюда — все будет очень хорошо. Потом папа уедет, а мы останемся.

И.Воробьева― Нет, Владимир Путин уедет.

В.Шендерович― Владимир Путин уедет. Да, а тут у нас за себя Кадырова оставит, чтобы пока не расслаблялись. Вот и все. Нет, это более-менее все понятно. Папа римский – это действительно не просто глава крупнейшей религиозной конфессии, разумеется. И, когда папа Иоанн Павел выступал в 70-х года в Польше – он был поляк еще к тому же – это было политическое выступление – речь о свободе в социалистической Польше. Когда папа римский приезжает на Кубу формально коммунистическую, но, конечно, католическую, безусловно – то это каким-то образом может… В нашем случае – нет. Я думаю, это будет очередная порция… Раз его папа римский принимает, это значит, что нас признают в мире – вот, что это означает.

И.Воробьева― Так это же хорошо.

В.Шендерович― Это плохо.

И.Воробьева― Надо, чтобы не признавали?

В.Шендерович― С моей точки зрения больше пользы было для России, если папа римский – я не советчик папе римскому, почему-то он меня не спросил, я сейчас говорю личное свое особое мнение – разумеется, если бы папа отказался принимать Путина, а я думаю, что если к этому времени уже прозвучит доклад комиссии по расследованию малайзийского «Боинга», так папа и воздержится, может быть. Ну, посмотрим. Когда будет официально, не на уровне, что «все и так понимают и знают», кроме зрителей Первого канала…

И.Воробьева― Я не знаю и не понимаю.

В.Шендерович― Я тебе потом… Ну почитай.

И.Воробьева― Ну слушайте, мы же не знаем точно. Много всего…

В.Шендерович― Более-менее уже знаем. Давайте не умножать сущности сверх необходимого, Ира. Все это опубликовано, даже не буду сейчас об этом говорить. Это год назад имело смысл разговаривать об этом. Сейчас все опубликовано и про «Буки» и не про «Буки» — все. Скоро будет результат официального расследования. Они идут долго, эта улита едет, но она приедет, она будет, и будет результат официального расследования. По результатам официального расследования статус Владимира Путина немножко поменяется, потому что просто он, так сказать, глава этого всего. Это уже, так сказать, покрытие террора международного. Это уже перейдет в юридическую плоскость.

Возвратимся к папе римскому. Это все связано, между прочим, с предыдущей темой: дойти до дна. У меня была когда-то такая… Что эволюция началась с того, что обезьяна подошла к зеркалу и почувствовала себя человеком: ей не понравилось свое изображение в зеркале. Вот с этого начинается. Если ей понравилось – она бы так и была… Не понравилось. Я, конечно, шучу, эволюция происходила не так, но в этическом смысле – именно так. Подъем человека от деградации начинается именно с того, что тебе остро не нравишься ты сам, тебя не устраивает твоя собственная жизнь: твой внешний вид; то, как ты живешь, твой круг; твое лицо – оно тебе не нравится. В этой точке есть шанс на эволюцию. И человек может в принципе перейти с портвейна на сухое. Вот в этот момент. Что-то, глядишь, почитать… побриться, душ принять, что ли, дезодорант купить. Что-то начать делать в этом направлении.

Но, если человек в полном восторге от самого себя, если собственный запах, а что другие морщатся, так они идиоты, а мы круче всех – то тогда никакой надежды на эволюцию нет. И в этом смысле, чем быстрее нам всем – надо, чтобы количество перешло в качество – не Зимину с Ясиным, а какому-то значительному количеству людей перестанет нравиться, как мы живем, перестанет нравиться собственное изображение, как случилось с нами на рубеже 80-х… Мы вдруг почувствовали себя на глубоком отшибе, черт возьми! В казарме, взаперти, в духоте собственного 20-го века. Когда американцы высаживались на Луну, весь мир смотрел это в прямом эфире, а мы смотрели «Ленинский университет миллионов» в этот момент всей страной. А я мог — я уже был большой, взрослый – я мог сидеть у телевизора и смотреть, как человек высаживается на Луну в прямом эфире вместе со всеми. Вот в 80-х годах что-то начало происходить. Ну да, разрешили, конечно, по отмашке сверху, конечно, но тем не менее. Произошел невероятный вдох свежего воздуха. И, оказывается…отовсюду-отовсюду книги, песни, музыка, «До и после полуночи» программа молчановская, «Взгляд», то-се. Оказывается, есть кино, оказывается, есть музыка, оказывается, есть книги…

И.Воробьева― Так это мы сейчас все знаем.

В.Шендерович― Нет, сейчас новый виток, другой. Кто мы? Когда ты говоришь «мы», ты чего имеешь в виду?

И.Воробьева― Да в общем, мы все…

В.Шендерович― Не-не, не надо так обобщать…

В.ШЕНДЕРОВИЧ: Страна, в которой элита — Рамзан Кадыров и Сечин, а Зимин – маргинал, – Уганда называется эта страна

И.Воробьева― У нас у всех возможность и фильмы, и музыку, и литературу… и технологии есть…

В.Шендерович― Возможность есть, все опубликовано. Но, как говорил Аристотель, а я цитирую как заводной: «Известное известно немногим». Люди рождаются – мальчики, девочки – с пустыми головками. Туда надо что-то положить. Если в них положить Путина, а потом еще Путина, а потом еще добавить Путина, то это и будет там, а остального не будет. И они будут в полной уверенности, что они живут счастливо. Да, по-своему счастливые люди, как всякая молодежь в тоталитарной стране, пока в одну секунду человек не поймет – иногда в старости – что его обворовали на целую жизнь, не говоря о том, что он может не дожить до этой старости, и не говоря о том, что продолжительность жизни у него будет на 10-15 лет меньше – это уже другой вопрос даже, хотя отчасти тот же.

Так вот, с этого недовольства… в этом смысле, чем быстрее нам всем перестанет нравиться, как мы живем, наше собственное, халявное бессмысленное распальцованное существование, на обломках русской цивилизации – не в продолжение русской цивилизации, мы не продолжатели никакого Чайковского, Рахманинова, Толстого, нет – мы на обломках дожевываем…

И.Воробьева― Вот что будет-то. Хорошо, осознали – и…?

В.Шендерович― Тогда, как говорил Достоевский, «вот тут-то у меня и запятая». Вот тогда давайте садиться в кружок и думать, чего делать дальше. Нас сколько-то миллионов людей и здесь и за границей… я не скажу сколько, не бойся, но сколько-то есть, это секретная цифра в этой студии.

И.Воробьева―Так, Виктор Анатольевич…

В.ШЕНДЕРОВИЧ: Мне что рок, что православие – я сбоку от этого

В.Шендерович― Чего такое?

И.Воробьева― Ну давайте, ну что будет? О’кей, хорошо, все осознали…

В.Шендерович― Нас довольно много, и очень много образованных русских и здесь, и за рубежами русскоговорящих и русскоориентированных, ориентированных на то, чтобы оставаться внутри русской культуры. Русские библиотеки по всему миру. Дети русскоговорящие, на многих языках говорящие. Это шанс. И здесь уж два десятка миллионов людей, ориентированных не на воровство и не на Кадырова – да, десятки миллионов, думаю, что два-три десятка миллионов — если эти люди перестают быть маргиналами, если на этих людей идет внутренняя ориентация; если эти люди становятся снова, как когда-то элитой были академик Сахаров и профессор Афанасьев, академик Рыжов, молодые экономисты – когда эти люди становятся элитой; когда Ясин и Зимин и их молодые коллеги начинают определять правила, по которым живет страна — тогда есть шанс. Но для этого надо, чтобы не только Ясину и Зимину и еще какому-то количеству сотен тысяч, ну паре миллионов, а чтобы десяткам миллионов перестало нравиться.

А возвращаясь к папе римскому – зашибись, нас принимают во всем мире — какое уважение! Представляешь, как это будет подано? Отлично! Огромное уважение во всем мире, мы на правильном пути.

И.Воробьева― Не обязательно на правильном пути. Просто если нас вообще перестанут везде принимать…

В.Шендерович― Это знак. Если тебе отказывают от дома, то есть два пути. Вот как отказали молодому князю Куракину у Льва Николаевича… Кстати, советую прочитать… Ну вдруг, кто не читал – интересно. Отказали от дома. Есть два пути: либо продолжать хамить, либо подумать — что-то не так. По крайней мере, есть развилка, то есть ты понимаешь, есть шанс, что ты понимаешь: с тобой непорядок, тебя не зовут, тебя не хотят видеть в приличных домах. Вот ты туда хотел, ты этого человека уважаешь — а он тебя нет. Что-то со мной не так – нормальный человеческий вопрос — вопрос, который нормальный человек задает себе каждый день. Нормальный человек задает, каждый раз встречаясь с зеркалом: что не так? А человек, который спешит навстречу зеркалу абсолютно радостный, в полном ощущении, что он просто счастье для окружающих – надежды мало.

И.Воробьева― Еще одна тема. Очень мало времени остается. Мы довольно длительное время следили а состоянием здоровья Владимира Карамурзы-младшего. Он был выведен в результате из комы. Сегодня Владимир Карамурза-старший говорит о том, что все-таки его сына отравили. Он об этом сказал в интервью ВВС. Хотя до этого, если мы помним…

В.Шендерович― До этого у Владимира Карамурзы-старшего был заложник. И он говорил, что говорил, и правильно делал. Видимо, он имеет основания так сказать, а мы имеем основания поверить, потому что странно было бы не поверить после Щекочихина и Литвиненко. Странно было бы поверить, что это невозможно. Это же первое, что пришло нам всем в голову. Да, человек смертен и внезапно смертен, как сказано у Булгакова, и что угодно может случиться на ровном месте – и с молодым и со старым, да, понятно. Но есть такая штука, как репутация. Если бы что-то случилось с представителем оппозиции, с молодым оппозиционным политиком в Лондоне, на Кэмерона бы никто не подумал, правда же? Ну, просто даже не подумали, а на Путина подумали. Все. Как у Жванецкого: видимо, все об одном и том подумали. Репутация такая. Он много лет уже здесь, и мы представляем, с кем имеем дело. И я не знаю, отравили ли Карамурзу-младшего или не отравили, был ли факт отравления, но то, что это первая версия, вообще первая версия, а не чебурек – для меня это совершенно очевидно.

В.ШЕНДЕРОВИЧ: Эта страна гниет и идет прямиком в ад, волоча за собой, на себе и с собой всех нас

И.Воробьева― Рефлекторно получается?

В.Шендерович― Такая страна. Такая страна, где это абсолютно в норме. Путин за 15 лет убедил нас, что это его норма. И мы это знаем, хотя еще приговоров нет ни по Литвиненко, ни, тем более, по Щекочихину. По Щекочихину нет даже уголовного дела, но мы знаем. Мы знаем. Это репутация, и уже этого «черного кобеля добела не отмыть».

Источник – «Эхо Москвы»