Государево благочестие

Первый московский царь Иван Васильевич, по прозванию Грозный, как указывали современники, был религиозен до чрезвычайности, до полного неистовства, а совершив очередное злодеяние, неизменно, горько каялся. Поселившись вместе со своими опричниками в Александровской Слободе, государь и присные его просыпались затемно, дабы часами молиться. Во многом, Опричнина напоминала, при всём немонашеском поведении царских молодцев, монашеский орден. Долгие моленья, битьё поклонов сменялись не менее неистовыми оргиями, в коих государь выступал большим затейником, придумывая всякие совсем уж не невинные шалости. Любил, например, гонять по подворью и окрестным полям голых девок, стреляя по ним из лука. А то, бывало, пошутит, столкнув провинившегося боярина в яму с медведем.

Натешившись, опять кается, шлёт письма покаянные настоятелям монастырей, где именует себя всячески уничижительно, в частности – псом  смердящим. «Сложный» человек был, но, как и сказано было выше, большой ревнитель веры православной.

Надо добавить, что был государь на предмет покаяния весьма разборчив, обращаясь к весьма определённым иерархом, наказуя и милуя в зависимости от их покладистости и послушания, да и это не всегда спасало от репрессий. Митрополит Филипп был задушен Малютой Скуратовым именно за то, что не выказывал восторга перед царскими методами правления, а вот монастыри под и в самом Новгороде были сожжены просто в силу своего неудачного расположения – царь шёл карать непокорных новгородцев, монахи, от самых последних чернецов до настоятелей, оказались не там и не тогда. Самое пикантное, что резня началась после того, как государь плотно отобедал в одной из обителей.

Оно, в общем, и не секрет, что Иван Васильевич, при всей набожности своей, вовсе в промежутках между молитвами не чурался земного – любил покушать, ибо был могучего сложения, пока не скрутили его на закате жизни многочисленные хвори. Также охоч был до женского, да и не только, тела. Но очень, очень был набожен, а потому не терпел ереси, особливо латынства да иудейства, кои искоренял ещё более истово, нежели собственное население, которому не повезло оказаться в Земстве, а не в Опричнине. Таковым рвением он отличился в ходе «освободительного похода» в Ливонию, будучи натурой творческой, изобретая всевозможные затейливые виды мучительства, как то – заваривание живьём. Захватив же у польского короля Сигизмунда Полоцк, отметился тем, что утопил в реке 5 тысяч местных евреев, коих, вообще, на территорию Московии не допускал.

Что же до склонности к прелюбодейству, государь, обрюхатив очередную девку, весьма угрызался своей невоздержанностью, а посему, ежели девка несла, самолично душил незаконных своих отпрысков. Был государь трусоват, а потому, ежели надвигалась какая опасность, нашествие вражье какое, то он просто сбегал, оставляя Москву на милость разорителя, как то и вышло с татарами, сжёгшими и разграбившими первопрестольную. Опасаясь соратников, держал государь наготове судно, дабы убежать, в случае чего, от злоумышленников. Но повторю, истов был в вере, молился, постился, каялся. Сотворит чего и кается, кается, кается.

Полагают всё же, что был в его жизни благостный период, когда в окружении верных соратников он занимался делами государства, действительно заботясь о его благе. Был он в то время женат на Анастасии, коя, как полагали его младшие современники и последующие историки, действовала на него умиротворяюще. Когда же безвременно скончалась, и приключилась с царём эта пренеприятнейшая перемена, после чего и начал он буйствовать и мучительствовать. В смерти же любимой жены обвинял неверных соратников, о чём и писал в своей знаменитой переписке с Бере.., простите, с Курбским. «а и с женою меня вы про что разлучили? Только бы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было», а кроме того «…и отравами царицу Анастасию изведоша».

Так и жил государь, перемежая молебны, посты, паломничества с неслыханными даже для того, не очень доброго, века злодействами. После него на московском, российском, советском престоле побывали всякие злодеи, но страстью такой к молитве и покаянию мало кто отличался, а про Петра Великого, так и вообще сказывают, что и вообще не чурался тёмных сил. Но история, видать, когда никогда, но повторяется, и новый государь вдруг проявляет религиозность, просто, удивительную и умилительную.

Он ведь, праведник и богомолец, давно чаял посетить Афонскую обитель, уже раз пять как собирался, и только вот намедни сподобился этой благодати. И то сказать, какие знамения сопутствовали визиту САМОГО. Сказывают, что сопутствовало визиту чудо чудное, знамение дивное. Как поведал иеродиакон Евстафий, сопровождавший отца нации: “Мул по какой-то причине вдруг выскочил на дорогу и побежал строго посередине впереди президента. Никогда не было на Афоне, чтобы мул бежал впереди кого-либо. Мул как будто ждал. Он тут же выбежал на дорогу, развернулся перед машиной президента и побежал наверх. Думаю, это какой-то знак Божьей Матери, покровительницы Афона». Чего испугалось бедное животное, куда и зачем побежало, то ведомо лишь ему самому, хотя, вынужден согласиться, – для будущего жития того, кого и ныне отдельные энтузиасты изображают на иконах, эпизод, просто, феерический.

Потом, САМ встретился со Священным Кинотом горы Афон. В ходе же посещения Святой Горы, был удостоен опустить высочайший зад туда, куда до него имели право садиться лишь византийские императоры. Ну, и пусть теперь кто-то осмелится сказать, что Россиюшка не есть Третий Рим.

А САМ-то, ведь как богомолен оказался, благочестив. И мне интересно только, кается ли он во время подобных мероприятий, или же полагает, что каяться ему не в чем. Говорят, ошибок своих он признавать не охоч. А ежели и не ошибки это вовсе, а преступления? И ничтожный серый клерк из конторы в злодействах своих превзошёл далёкого предшественника. Вот, у Грозного было тяжёлое детство, когда он никому не нужный, всеми забытый слонялся по царскому дворцу. Так и нынешний, в недалёком прошлом, был маленькой, серой и никому не нужной мышкой. Имел в родной конторе погоняло «моль», потом носил чемоданы за Собчаком. Но он-то, он знал, что достоин большего, что и обрёл в конце концов.

Но меня всё же волнует вопрос – когда он стоял там, в Храме, о чём он думал? О рязанских учениях и взрывах домов, о Литвиненко и Березовском, о Норд Осте и Беслане? А может о детях с малазийского Боинга? Было ли ему о чём жалеть, чего стыдиться, о чём каяться? Да было, конечно. Обо всём, о всей своей жизни. Только я очень сомневаюсь, что посетила его хоть одна из этих ненужных, излишних мыслей. Нет, думается мне, что стоя под балдахином кресла, на котором сиживали императоры, видел он себя не клерком, не серой мышью, выползшей из серой пыли Конторы, не злодеем и убийцей, кем он и является, а владыкой Третьего Рима, собирателем земель, посрамителем непокорных хохлов и грузин. Посмотрите на его лицо на фотографии – не каяться он пришёл, не грехи замаливать.

Вот и думаешь, глядя на это безобразие, с чего бы это случается у всевозможных выродков и упырей такая тяга к богомольству, такое благочестие? Причём одни знают, осознают какие они мерзавцы, другие же входят в храм как победители, исполненные гордыни, ни разу не усомнившись в правильности и правоте содеянного. А впрочем, какое это имеет значение для тех, кого они погубили, кому нужно запоздалое раскаяние? Гордится, раздувает щёки – хрен с ним. Если есть кто-то там, наверху, не верю, что он примет эти молитвы. Есть грехи, которые не замолишь, сколько не раскаивайся, тем более, что и раскаяния здесь нет, и не предвидится. А потому я молю только об одном – о возмездии ему на этом свете. Чтобы точно знать, что ему воздалось, чтоб издох, всеми забытый. Иван Грозный умер во время игры в шахматы, так ни за что и не ответив. Сталин умер, так и не ответив ни за одно своё преступление.

Кто-то должен ответить и за себя, и за них. И все мы знаем, как его зовут.

Источник – ЖЖ «Записки злопыхателя»