Россия готова сливать Донбасс

Россия готова сливать Донбасс, но за Крым будет драться до последнего, – Аркадий Бабченко

Аркадий Бабченко рассказал Фокусу, почему Рамзан Кадыров в кресле президента России не кажется ему чем-то фантастическим, как череда похорон его знакомых диссидентов слилась в одну цепочку, и о том, что россияне готовы смириться с потерей Донбасса, но за Крым будут драться всерьёз

Алексей Батурин

Аркадий Бабченко – из тех россиян, которые понимают, как их страна превратилась в агрессора. Ветеран двух чеченских войн давно стал пацифистом, однако война его долго не отпускала, он работал военным корреспондентом, в том числе и в Донбассе в 2014 году. Аркадий – человек беспокойный.  За десять лет успел поработать во многих печатных изданиях и на нескольких телеканалах, ездил в командировки в Южную Осетию, Киргизию, Турцию. В 2012 году прокуратура РФ усмотрела призывы к массовым беспорядкам в его статье о тактике участников движения «За честные выборы».

Бабченко – создатель независимого проекта «Журналистика без посредников», существующего в сети на пожертвования читателей. Не боясь обидеть россиян, он объясняет им, в кого они превратились, к чему может привести политика Кремля.

«Развал империи продолжится»

Система, построенная Путиным, всё менее жизнеспособна. Какого развития событий в России вы ожидаете в ближайшие годы?

– По срокам не скажу. Такие режимы могут быть устойчивыми, а могут рухнуть в любой момент. Путинский режим вполне может продержаться и десять, и двадцать лет. Потому что режимы, построенные на автократии, держатся не на экономике. Чем хуже жизнь, чем больше внешних врагов, тем лучше для диктатора, потому что проще управлять населением.

Однако в итоге он всё-таки рухнет. В том, что будет крах, я ни минуты не сомневаюсь. Молю Бога, чтобы крах не был кровавым. Но я сторонник пессимистического сценария, думаю, что будет продолжаться развал Российской империи, который начался в 1917 году. В 1991-м была очередная серия, теперь грядёт новая. Я думаю, будет примерно то же, что было в 1917-м: беспризорники, нищета, на улицах в бочках будут жарить бездомных собак, на блокпостах – алкашня с автоматами, общая разруха и развал.

Я не вижу предпосылок для другого развития событий, кроме одного фактора – Рамзана Ахматовича Кадырова. Сейчас это единственная третья сила, способная взять власть в свои руки, когда всё будет рушиться. Тогда это будет вторая версия Советского Союза и плохо будет всем: не только нам, внутренним диссидентам, но и нашим соседям – и Украине, и Прибалтике, и Казахстану, и Молдове.

Вас не удивляет, что Кадырова провозглашают гордостью России? Как это оказалось возможным, он ведь демоническая личность?

– Кадыров нужен Путину, Путин нужен Кадырову. Владимир Владимирович сделал ставку на него. Рамзан Ахматович – парень действенный, активный, жёсткий, прямолинейный, своего не упускает. У Путина нет других вариантов: либо Кадыров, либо третья чеченская. То есть третья чеченская будет в любом случае, совершенно очевидно, что это вопрос времени, но сейчас «стабильность» в кавычках, мир в Чечне держатся только на Кадырове, если его убрать, всё начнётся по-новой.

Будет продолжаться развал Российской империи, который начался в 1917 году. В 1991-м была очередная серия, теперь грядёт новая. Будет примерно то же самое, что было в 1917-м

В Дагестане группа ополченцев уничтожила нескольких представителей оккупационных войск. Такой троллинг российской пропаганды в украинских СМИ вас не коробит?

– Нет, никоим образом. Этот язык создала Россия, она превратила своё информационное пространство в полную шизофрению. Более того, меня это не может коробить, поскольку считаю, что обе чеченские войны были имперскими, захватническими. Это было очередное приведение Кавказа к покорности. Я, безусловно, понимаю свою вину, хотя моё участие в этих войнах, слава Богу, никого не убило, я уверен в этом. Тем не менее, это преступление России, преступная война, и я в ней участвовал.

В первый раз вы попали на чеченскую войну случайно, во второй – уже сознательно, контрактником. Зачем, ради какой идеи?

– Да не было никакой идеи. Это был совершенно иррациональный поступок. Когда вернулся с первой чеченской войны, кукушку унесло, мозги заклинило. В этом мире никак не мог себя найти, стал сваливаться в алкоголизм. Тут началась вторая чеченская, и я поехал на неё, потому что тело вернулось, а голова не вернулась, душой я остался там. Я поехал туда, к себе. И поехал я не в Чечню, а просто на войну. Если бы война началась где-то в Красноярске, я бы поехал туда; в Москве – я бы в Москве воевал с большим удовольствием, вы даже не представляете, с каким удовольствием, особенно в той её части, где Кремль, потому что к чеченцам у меня никогда не было ненависти даже на войне, ненависть была к тем, кто здесь, в Кремле.  Если бы в тот момент началась война в Донбассе, туда бы поехал, бегал бы сейчас идиотом, орал про украинский фашизм, наверное.

Я не думал, что вернусь, был почти уверен, что погибну. Тем не менее вышло так, что вернулся, клин вышибают клином, и вторая война кукушку на место в некоторой степени поставила, по крайней мере я начал включать голову, думать, понимать.

«Я не собираюсь болтаться на столбе»

Как из профессионального военного получился ярый пацифист?

– Большинство ветеранов становятся пацифистами. Человек, который знает, что такое война, её больше не хочет. Если ты с бледными губами дрожал под обстрелом, второй раз тебе этого вообще не хочется. Во всём мире большинство ветеранских сообществ – пацифистские. Но Россия и здесь оказалась исключением. Потому что здесь пропаганда, телевизор, который мозги съедает. Ремарк об этом хорошо писал, рассказывая о Германии 1930-х. Люди, вернувшись с войны, сначала хотели, чтобы такого больше никогда не повторилось. Потом, через 20 лет, наслушались проповедей товарища Адольфа Шикльгрубера, и война превратилась для них из ужаса в увлекательное приключение, они стали обучать своих детей новой войне. То же самое происходит сейчас с Россией. Со мной этого не происходит. Я не смотрю телевизор, кроме того, десяток лет работаю в независимых изданиях, и это хорошая прививка от зомбирования.

Легко ли было справиться с имперским вирусом в себе?

– Я имперцем, в общем-то, никогда не был, был патриотом. И даже в начале грузинской войны считал, что моя страна виновата, но это моя страна. Просто так получилось. Сначала думал, что это ошибка, а страна-то нормальная, вот сейчас разберёмся, всё поймём, и такого больше никогда не будет. Но когда это повторяется раз за разом, когда всё, что страна может продуцировать – это новые путины в различных вариациях и новые войны то в Чечне, то в Молдове, то в Грузии, то в Украине, понятно, что это не ошибка, понятно, что эта страна вот так живёт, это её базис. Я не лечился от имперского вируса, просто посмотрел на это и понял, что мне с ними не по пути.

Как вам живётся в России в статусе «друга хунты»?

– А я не живу в России. Мы, диссиденты, находимся здесь в таком гетто light. Я минимизировал свои контакты с внешним миром, стараюсь не выходить из своего мирка, с людьми не общаюсь, почти никуда не хожу. Понимаете, нормальный человек, спускаясь в метро, думает о том, как ему доехать от точки А до точки Б. Спускаясь в метро, я вспоминаю о том, что несколько лет назад профессора, человека, который выражал свои мысли, столкнули на рельсы, и первым делом думаю, как лучше встать, чтобы не улететь на рельсы самому. Это не способствует радостным, весёлым контактам с внешним миром.

Недавно в Facebook зашёл разговор, и я вспомнил, как встретился с двумя беженцами-грузинами. Они из Южной Осетии сначала сбежали в Крым, потом им пришлось бежать и оттуда. Встретились мы с ними на похоронах в Сахаровском центре, и когда я рассказывал эту историю, забыл, кого мы хоронили. Потому что эти похороны в Сахаровском центре слились в одну сплошную цепочку. В это мирное время у меня здесь поубивали знакомых, коллег-журналистов больше, чем погибло друзей на войне. Моих знакомых, сидящих в тюрьме, я уже могу называть десятками, поэтому я адекватно оцениваю риски. Я верю последним заявлениям того же Рамзана Ахматовича.

Есть ли у вас план эвакуации?

– Я собираюсь оставаться в Москве до последнего, не хочу уезжать, это мой город. Наверняка где-то лучше, но нигде больше нет Таганского парка, по которому я в детстве ходил в школу. Однако риски я оцениваю адекватно. Когда пойму, что остаётся совсем немного времени, безусловно, свалю. В общем, вариант беженства я рассматриваю, как одну из наиболее вероятных стратегий своего будущего.

Нормальный человек, спускаясь в метро, думает о том, как ему доехать от точки А до точки Б. Я, спускаясь в метро, вспоминаю о том, что пять лет назад профессора, человека, который выражал свои мысли, столкнули на рельсы, думаю, как встать, чтобы не улететь на рельсы самому

«Телевизор привёл к десяти тысячам смертей»

Россияне уже пришли к пониманию, что многие их сегодняшние проблемы связаны с Крымом?

– Нет, не пришли, и не думаю, что придут. В сознании среднестатистического россиянина эти вещи не взаимосвязаны. Мы так плохо живём не потому, что Россия аннексировала Крым и стала страной-изгоем, а потому что проклятые пиндосы хотят нам подгадить, проклятые хохлы едят русских детей, а проклятые сирийские беженцы насилуют русских девочек. То, что мы Крым отжали и это противозаконно, здесь понимают все. Но об этом никто не говорит, как о преступлении, наоборот, мы молодцы, мы отжали, мы всем показали, мы крутые.

Конечно, монолита нет, но у большинства не возникнет мысли отдать Крым, чтобы с нас сняли санкции, по крайней мере – пока. Я в победу холодильника над телевизором не верю. Пустой холодильник – не антагонист телевизору. Нет! Он – его союзник. Пустой холодильник лишь подтверждает правоту телевизора – видите, враги делают все, чтобы уничтожить нас. Так что каких-то радостных ожиданий, что вот сейчас рубль упадет до двухсот, и холодильник наконец победит, – нет, я не разделяю. В Северной Корее люди траву научились есть, и всё равно телевизор побеждает. Он оказался мощнейшим оружием. Я не ожидал этого. То есть будет победа телевизора, победа телевизора, победа телевизора, а потом – бабах, и всё гикнется. И если Донбасс Россия действительно готова сливать, причём уже и в массовом сознании, то за Крым она будет драться до последнего.

Чем война в Украине отличается от тех войн, на которых вы были?

– Все войны одинаковы и разные по-своему. Смерть – всегда смерть, мужество – всегда мужество, предательство – всегда предательство. Отличие этой войны в абсолютном зомбировании одной из сторон. Такого не было нигде и никогда, даже в последнюю войну России в Грузии, тогда пропаганда только набирала силу. Но чтобы вот так вытрясти людям мозг, превращая их в орков, – Донбасс, конечно, первый. Это война, сделанная телевизором практически на пустом месте. Предпосылки, безусловно, были, но они бы без него рассосались. Это тот случай, когда телевизор привёл к 10 тысячам смертей в Украине.

Всё началось с пошлых ток-шоу, идиотского «Аншлага» и с «Дома-2». Если главным каналом страны будет образовательный канал, нация изменится за десять лет

Полтора года назад, комментируя расстрел под Волновахой украинских военных, вы констатировали их откровенный непрофессионализм, ставший причиной трагедии. За это время наша армия изменилась?

– Нельзя сказать, что армия изменилась. Два года назад её просто не было, то, что я видел на блокпостах, – это не просто непрофессионализм, а клуб самоубийц. Сейчас я вижу, что армия есть, она боеспособна. Это, безусловно, гигантский шаг.

О фашизме в Прибалтике российские СМИ говорили с нулевых. То, что фашистами на этот раз объявили украинцев, – это не случайно, пропагандисты работали по одной кальке?

– Этот агитпроп начался не в нулевых, раньше. У нас были чеченцы, ваххабиты, понаехавшие черножопые, таджикские дворники, прибалтийский фашизм, грузинский фашизм, геи, бандеровцы, либералы, национал-предатели, потом ИГИЛ, сейчас у нас главный враг – сирийские беженцы в Берлине. Неважно, кого машина пропаганды представляет врагом сейчас. Это тарелка, на которой зрителю приносят его порцию ненависти. Десять лет назад это были эстонские фашисты, теперь беженцы. Меняются только цвета тарелочек, а блюдо остаётся одним и тем же.

Первый вклад во всё это сделали не Соловьёв с Киселёвым, они – вишенка на торте, верхушка айсберга. Всё началось с пошлых ток-шоу, идиотского «Аншлага» и с «Дома-2», когда начали пропагандировать дебильный юмор на уровне мочеполовой системы и одну-единственную модель поведения – истерики, маты, вопли. То есть, агрессию. Свою лепту внесли ментовско-бандитские сериалы, когда показывали трупы в трёхлитровых банках, чернуху. Это дичайшим образом подкосило нравственность, уронило уровень общественной морали ниже плинтуса, озлобило общество. Здесь уже семена легли на подготовленную почву. Пятнадцать лет дебилизации населения привели к тому, к чему привели.

Сейчас, насколько я знаю, в Украине запрещены российские телеканалы…

Да. Но ментовско-бандитских сериалов и «аншлагов» хватает.

Пятнадцать лет дебилизации населения привели к тому, к чему привели

– Вот, в этом всё и дело. Первопричина определена неправильно, не тот подход. Дело не в том, что прославляют войска агрессора, дело в дебилизации населения. «Аншлаги», все эти сериалы нужно запрещать в первую очередь, уводить куда-нибудь в кабельное телевидение, чтобы они там шли не раньше часа ночи. А на их место нужно приводить Discovery Science, Animal Planet, National Geographic, Viasat History.

Я удивляюсь, как телекомпания ВВС умудрилась сделать из телевидения, которое в большинстве стран – помойка, средство просвещения населения. У них лозунг «просвещать, информировать, развлекать», на первом месте – образовывать. Если главным каналом страны будет образовательный канал, нация изменится за десять лет.

Это важнейший момент, которому мало уделяется внимания. Я помню, как во Львове зашёл в кафешку, к этому времени уже полтора года шла война, а там на большом экране показывали сериал про каких-то бешеных спецназовцев. У меня челюсть упала.

Вы общались с россиянами-«отпускниками»?

– Нет. Как бы это сказать политкорректно… Я испытываю антагонизм к этим людям. Мне совершенно неинтересно, зачем он туда поехал, как сожрал свой мозг, как ему телевизор напихал в голову столько говна, что он взял автомат и поехал людей убивать. Ладно, ещё восемнадцатилетние. Я впервые попал в Чечню в 18 лет, тогда вообще ничего не понимал, от меня там толку не было никакого. Но когда человек дожил до сорока, мне совершенно неважно, как вышло, что его сознание осталось инфантильным. Его внутренний мир меня вообще не интересует.

Вы опять подошли к тезису о том, что все беды вашей страны происходят из-за инфантилизма россиян.

– Абсолютно. Вспомните 1991 год. Кто делал революцию? Это были протесты физиков и лириков, интеллигенции, протесты младших научных сотрудников. У нас в девяностые при полной разрухе и нищете в метро ты видел интеллигентных людей в очках, которые читали журнал «Наука и жизнь». Теперь эта прослойка пропала, видимо, они уехали. Сейчас, когда встречаешь такие лица, людей, с которыми можно пообщаться, я тут же ставлю галочку, заношу такого человека к себе в ленту, чтобы просто нормально поговорить. Потому что с большинством людей просто невозможно разговаривать, там абсолютный поток этого бреда из телевизора.

Источник – «Фокус»