Я устал хоронить своих

«Я устал хоронить своих». Аркадий Бабченко об убийстве Павла Шеремета

Я устал хоронить своих. Все это время каждый раз одно и то же. Чертова нескончаемая череда смертей.

Только из тех, кто входил в мой круг общения, с кем я дружил, приятельствовал или был знаком, убиты: Юрий Щекочихин, Анна Политковская, Станислав Маркелов, Анастасия Бабурова, Наталья Эстемирова, Борис Немцов, блестящими усилиями врачей после отравления выжил Владимир Кара-Мурза. Эта война забрала с собой Андрея Миронова. Теперь вот убит Павел Шеремет.

Повторюсь — это только те люди, которых я знал лично. Только те, которые убиты.

Те, которых избивали, на которых нападали, которых посадили и вытравили из страны — десятки. Десятки! Только в моем кругу. Каждый раз почти невозможно поверить. Это не он. Его не могло. За что? Почему? С Павлом особенно трудно поверить. А вот — могло…

Последним (черт возьми, да, теперь — «последним» — несмотря на то, как мы ненавидим и стараемся не употреблять это слово) местом работы Павла Шеремета в России было «Общественное телевидение России». Которое, конечно же, никаким общественным не являлось, но все же какое-то время — непродолжительное — после его создания еще дозволяло свободно говорить то, что думаешь. Паша вел там программу «Прав? Да!».

Эта его программа была последней на общероссийском федеральном канале, где существовала свобода слова. Я очень не люблю пафосные слова, но в данном случае это именно так — последним форпостом свободы слова на государственном зомбоящике была именно программа Шеремета. Когда Павел оттуда все-таки ушел — точнее, когда его оттуда все-таки наконец выдавили — я перестал туда ходить. Там попросту стало нечего делать без Паши. А потом перестали уже и приглашать. Теперь это что-то очередное невнятное-непонятное. Вроде и студия та же, и стилистика, и люди в галстуках что-то обсуждают, а вот ушел единственный живой человек из этой студии — и все, мертвяк, зомби.

Вот ведь и вправду удивительно — вроде ни о чем особом в этой передаче не говорили, никаких особых расследований не было, никаких секретов не открывали, просто говорили об общепринятых нормальных человеческих вещах: об абсолютной ценности свободы как таковой, о неприкосновенности свободы слова, о построении гражданского общества, о праве этого общества на протест, об узурпации власти, о том, что же будет с Родиной и с нами — то есть, ин дженерал, вообще, о жизни, стране и будущем — а всегда это было интересно. К Шеремету всегда шли с радостью. Потому что знали — у него можно называть вещи своими именами. Не оглядываясь. Оказывается, это очень важно. Просто сказать правду. Особенно ясно это понимаешь, когда сделать это становится негде. И уже не с кем.

С ним вообще было как-то легко и весело. Самое лучшее определение, которое я прочитал сегодня о Павле — широкий. Вот, правда, он был именно широкий. Как и в смысле заполнения пространства своими улыбками и шутками, так и в смысле внутреннего содержания. Хорошего человека должно быть много. Шеремет был хороший человек. Его и правда было много.

Но при этом, конечно же, он и сам умел и говорить правду, и называть вещи своими именами, умел писать и жесткие тексты, и быть непримиримым со всем тем, что он ненавидел и с теми, кто пытался воплотить в жизнь то, что он ненавидел.

Он умел делать то, что надо было делать.

И еще в нем были все вот эти наивные, ненужные в нашем мире в наше время вещи — честность, правда, открытость, совесть, непродажность. Все качества, которые в нормальном мире и являются нормальными, а в зазеркалье — только мешают. По-моему, он и в самом деле верил что словами, вот этой вот своей правдой, этой своей честностью и совестью — можно изменить эту диктаторскую авторитарную Россию.

Не получилось. Россия его выдавила. Не нужны здесь такие.

И все же…

Еще можно как-то понять, когда убивают за журналистские антикоррупционные расследования. Когда в результате твоей работы кто-то может лишиться бабла, потерять место у кормушки, остаться без домика на Лазурном берегу. Я понимаю, когда убивают за журналистику, расследующую преступления властей. Похищения, пытки, убийства, бессудные казни. Когда можно из кресла с высокими погонами уехать в Белый лебедь на пожизненное. Я понимаю, когда убивают адвокатов, защищающих жертв нацистских группировок и журналистов, об этих группировках пишущих. Понимаю, когда убивают свидетелей, политических конкурентов, оппозиционеров. Это все можно объяснить логикой. Да, звериной логикой, но — логикой. Устранен человек — устранена опасность, которую он мог нести.
 Но я не понимаю, зачем убивают общественно-политических журналистов.

Ну вот убили вы политического журналиста Павла Шеремета, и что? Я не знаю, кто именно «вы», с какими мотивами и из какой страны, но — вот и что теперь-то? Какую опасность вы устранили? Что изменится? 
Общественное мнение как-то поменяется? Что, свобода, которую он отстаивал, станет менее ценной в глазах тех, в чьих она является чуть ли не главнейшей ценностью? Диктатура, которую он ненавидел и с которой боролся — и у себя в Беларуси, и в России, и в вынужденной эмиграции в Украину — что, приобретет в чьих-то глазах какую-то привлекательность? Поменяется вектор развития страны что ли? Да, что-то мы лоханулись с этой Европой, давай, братцы, опять обратно под крыло Московии — так что ли?

Что, у кого-то в мозгах щелкнет выключатель и читатели, и слушатели Павла, которые разделяли его мнение о том, что свобода, права человека, демократия, честный бизнес, конкурентноспособный рынок, независимые суды, гражданское общество, верховенство закона, равенство, антиклерикализм, антифашизм, достоинство, честь, честность, совесть — все то, о чем он писал и адептом и проповедником чего он бы — что, все это потеряет, что ли, в глазах людей свою ценность и они решат, что рабство, покорность, шовинизм, кумовство и воровство лучше что ли?

Вы зачем Пашу убили, уроды?

АВТОР: Аркадий Бабченко

Источник – Радио «Эхо Москвы»

Чтобы неповадно

Как то есть «зачем убили?»

А вот за этим и убили: чтобы другим неповадно было: «называть вещи своими именами», заикаться «об абсолютной ценности свободы как таковой, о неприкосновенности свободы слова, о построении гражданского общества, о праве этого общества на протест, об узурпации власти», и чтобы вот это всё – «честность, правда, открытость, совесть, непродажность» – ни-ни! Особенно – непродажность! Главное преступление в фашистской стране.

Чтобы неповадно. Другим. Было.