История без фотошопа

Галина Сидорова

Об истории сегодня, как о покойнике: либо хорошо, либо ничего. Ее словно пропускают через фотошоп. Одной строкой про «отдельныеперегибы», все остальное – «чередавеликихпобед» с апофеозом «крымнаш». Из школьных учебников делают сборник патриотических сказок, а из граждан – зомби-массовку на ток-шоу.

В недавнем «Воскресном вечере» с Соловьевым был Сталин. Не сам, конечно, но дух его точно бродил среди массовочных зомби, как, собственно, по всем федеральным каналам страны витают главные установки нынешнего кремлевского небожителя: «укралинашупобеду», «переписываютисторию». И среди этой безумной какофонии – хорошо знакомый мотив «сталиннашевсе», озвученный, как водится, Александром Прохановым. На сей раз предводитель массовки предложил сделать год 70-летия Победы годом триумфа Сталина и поставить его памятники во всех городах России.

…Подвальная камера – крошечная, едва помещаются четыре шконки. В углу параша. В реальности нары были «многоэтажные», в каменный мешок набивали по 15-20 заключенных. В шесть утра подъем. Нары откидывались к стене. Днем ложиться и сидеть запрещалось. Люди стояли плотной массой до отбоя в десять вечера. Кого-то уводили на допрос, и оставшиеся делали глоток ворвавшегося из тюремного коридора спертого воздуха. В допросной – деревянный стол, портрет Дзержинского на стене, уродливый щербатый табурет. На него сажали арестованного. Допрос мог длиться не один день. Следователи менялись, а допрашиваемый все сидел на этом табурете, пока не упадет. Или пока не расскажет все, что требуется, – про друзей, коллег, родных, знакомых и незнакомых. Позже стали применять пытки. Чтобы быстрее освобождать табурет.

Первый узник попал в эти застенки в 1918 году, последний – в 1988-м. Бывшая тюрьма НКВД в Томске, ныне Мемориальный музей политических репрессий «Следственная тюрьма НКВД». Так совпало, что я побывала здесь на следующий день после прохановской инициативы.

Нас несколько посетителей – мой коллега, слушатель семинара, который наш Фонд поддержки расследовательской журналистики – Фонд 19/29 проводил в эти  дни в Томске; молодой человек спортивного вида и довольно крупный мужчина, с утра явно принявший горячительного. Не иначе как для храбрости, закрадывается неуместная мысль. Но, судя по увлажнившимся глазам и вопросам, который этот нелепый, по-своему живописный дядька, задает, когда мы рассматриваем желтые страницы документов, для него это – личное, часть семейной истории. Листаем четырехмесячный план по расстрелам (лимит первой категории) и посадкам (вторая категория): в июле 1937 года в регион были спущены разнарядки на основании оперативного приказа наркома внутренних дел СССР Н. Ежова № 00447. Аккуратная бухгалтерия. В списках – слева бесконечный столбец республик, областей, городов, справа цифры. Нахожу Московскую область: 30 000 плюс 5. Если кто-то хотел план превысить, посылался запрос в Москву. А вот и разрешение  – записка написана лично товарищем Сталиным:  «Дать дополнительно Красноярскому краю 6600 человек лимита по первой категории». И подпись: «за» – Сталин, Молотов.

В другой бывшей камере на стене карта Томской области. Экскурсовод показывает нам точку на Оби – остров Назино. В народе – «воющий остров» или «остров смерти». Его история меньше всего укладывается в официальную «победную сказку» нынешних властей, как не укладывается и в «отдельный перегиб». Собственно она вообще в голове не укладывается.

В мае 33-го на покрытый лесом островок на Оби баржи высадили шесть тысяч человек. В стране в связи с введением паспортной системы как раз началась кампания борьбы с «деклассированными элементами» – «подозрительных горожан» принудительно выселяли из крупных городов и направляли в Сибирь в специально созданные поселения для «раскулаченных». В районы Нарымского Севера и Северного Казахстана планировалось депортировать в течение 1933 года до двух миллионов человек.

Ужасы Назино можно было бы отнести к разряду местных легенд, если бы не документальные свидетельства. Инструктор Нарымского окружного комитета партии (РКП(б) В.А. Величко после инспектирования острова пишет на имя Сталина:

«Сам остров оказался совершенно девственным, без каких бы то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей, очень многие босые. При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия… А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов… были отобраны еще в г. Томске… На второй день… выпал снег… И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм. Получив муку, люди бежали к воде, в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке); падали и задыхались, умирали от удушья. Всю свою жизнь на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку, не имея никакой посуды. Наиболее устойчивая часть пекла в костре лепешки, кипятка не было. Кровом оставался тот же костер… Вскоре началось изредка, а затем в угрожающих размерах людоедство…» Сообщает Величко и о «случайных, наших элементах»: «Новожилов Вл. из Москвы. Завод Компрессор. Шофер. 3 раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончив работу, собрался с женой в кино, пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят; Гусева, пожилая женщина. Живет в Муроме, муж старый коммунист, главный кондуктор на ст. Муром… приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли…»

Из шести тысяч депортированных страшной смертью погибли около двух тысяч человек.

События, описанные в письме, видимо, показались вопиющими даже для его адресата. В сентябре 1933-го дело рассматривалось в Политбюро, и несколько комиссий, отправленных по следам автора письма с проверкой, все подтвердили. Депортацию «деклассированных» стали потихонечку сворачивать. Тем более, Сибири предстояло вместить миллионы «политических».

Еще одна история в документах музея, можно сказать, недавняя. Канун Первомая 1979 года. Близ Колпашево, что рядом с Томском, река подмыла высокий берег, буквально вклинилась в него. И из песчаной осыпи показались части человеческих тел – неопровержимая улика массового злодеяния государства над своими гражданами более чем сорокалетней давности. По документам в застенках Колпашевского НКВД было уничтожено около четырех тысяч человек. О 1445 известно, что они были расстреляны в окрестностях. В каждой местной семье кто-то из близких сгинул в этих местах, а некоторые тела в мерзлой земле хорошо сохранились. Люди бросились к берегу. Первый секретарь обкома КПСС Томской области Егор Лигачев после первомайской демонстрации сообщил о «происшествии» в Москву, и было принято решение о «санитарной операции» силами КГБ и МВД. Жителей оттеснили. Район оцепили. К берегу подогнали теплоходы, и они винтами начали рубить человеческие останки. А останки все не кончались, тела из нижних слоев, фактически превратившиеся в мумии, уплывали вниз по реке. Тогда сделали запруду из катеров и лодок, трупы отлавливали, привязывали к ним куски металлолома, и они, непокорные, все-таки исчезали в темных водах Оби. «Точку» в трагедии поставили в дни недавние, но вполне в духе давно минувших: 26 сентября 1992 года дело о Колпашевском яре по факту надругательства над телами умерших людей было закрыто с формулировкой «за отсутствием состава преступления в чьих-либо действиях».

Даже сама история томского музея политический репрессий, как, впрочем, и Пермского, который пытаются «утопить» в споре «хозяйствующих субъектов» – свидетельство истинного отношения нынешней российской власти к истории страны. Учрежденный в 1989 году одновременно с созданием томского «Мемориала», музей стал уникальным собранием документов о судьбах людей – известных и безвестных, сгинувших в горниле Большого террора. Первым его посетителем еще до официального открытия  в 1994 году стал Александр Солженицын.

Сегодня историческое здание на проспекте Ленина принадлежит частному владельцу. В других помещениях он открыл интернет-кафе. Бизнесмен готов продать все здание музею. Но у музея на покупку нет денег, а у государства – желания. Пока владелец согласился продлить аренду на ближайший год.

А между тем директор музея, председатель томского общества «Мемориал» Василий Ханевич, сам потомок ссыльных и погубленных поляков, еще в 2011 году добился выделения из федерального бюджета 200 миллионов рублей на развитие музея, точнее, на создание в Томске Музея современной истории. Соответствующее постановление правительства, подготовленное тогдашним министром финансов Кудриным, было одобрено премьером Путиным, деньги перечислены. Планировалось выкупить здание у нынешнего владельца, расширить на первом этаже музей политических репрессий. А на втором создать экспозицию, представляющую всю противоречивую политическую историю города. Однако новая власть, назначенная в регион в мае 2012 года в лице губернатора Сергея Жвачкина, быстро уловила новые веяния. Ее неожиданно осенило создать в Томске футуристический музей науки, техники и инноваций. Собственно, для города, в котором шесть университетов, подобный музей тоже был бы естественен. Если бы одновременно с выполнением заказанного питерским архитекторам дорогущего проекта в региональном бюджете подозрительно не растворились упомянутые 200 миллионов, предназначенные совсем на другие цели. Во время обсуждения грандиозных планов на совещании у губернатора, которое показали в местных новостях, господин Жвачкин с видимым удовольствием выслушивал отчеты подчиненных о новых  технологиях и роботах, которые будут встречать и провожать посетителей. Отметил только одну недоработку. «Слогана не хватает!» – сокрушался он перед присутствующими с ударением на втором слоге слова «слоган».

На других кадрах из архива ТВ-2, популярной томской телекомпании, в январе подло изгнанной из эфира, корреспондент прямо задает губернатору Жвачкину вопрос о судьбе средств, выделенных из федерального бюджета на музей современной истории. В хитрых глазках губернатора почти неподдельное изумление. «Какой истории? Я про нее не слышал…»

Галина Сидорова – московский журналист 

Источник – Радио «Свобода»

И вот: убийство Немцова — это о том же. Фашизм на марше — сегодняшний день того, что называло себя «Россией».