Меняется отношение к идеологии «Крымнаш»

В России радикально меняется отношение к идеологии «Крымнаш»,— Константин Боровой

О войне на Донбассе, обвинении Путина в убийстве и протестах в РФ

Об обвинении Владимира Путина в причастности к убийству Александра Литвиненко, вероятности протестов в России, том, зачем Кремлю заканчивать свои войны, и многом другом в интервью «Апострофу» рассказал российский оппозиционный политик КОНСТАНТИН БОРОВОЙ.

— Недавнее обвинение лондонским судом Владимира Путина в вероятной причастности к убийству Александра Литвиненко вызвало серьезный резонанс в мире. Что вы думаете об этом деле? Действительно ли оно может создать проблемы Путину?

— Путин начал еще больше набирать негативных очков на свой счет. Первым звоночком для него был трибунал (который хотят создать по катастрофе Boeing на Донбассе, — «Апостроф»). Сегодняшнее дело Литвиненко для него уже второй звоночек. Его уже открыто в международной прессе называют убийцей. Это такое новое качество для Путина. Теперь у дипломатов, у всех, кто захочет с ним контактировать, есть очень четкое понимание, что они будут иметь дело с человеком, которому грозит трибунал, и очень серьезный. Боюсь, что не один. Более того, через некоторое время проблемы аннексии Крыма и Восточной Украины тоже может быть квалифицирована как международное преступление, но это уже зависит от украинских властей. Тем более, что в отношении аннексии Крыма Путин и сам-то открыто признается, был даже фильм такой. Кроме того, есть правозащитные сирийские организации, которые также квалифицировали как международное преступление бомбежки школ в Сирии. А это, заметьте, уже четвертый параметр, по которому ему нужно предъявить обвинение. Даже иных доказательств не требуется. Главным свидетелем всего этого он сам и выступает.

— Возвращаясь к делу Литвиненко, интересует такой момент: оно ведь совершенно не новое (убийство произошло в 2006 году, — «Апостроф»). И, скорее всего, факты причастности Путина к убийству экс-сотрудника ФСБ были давно. Почему только сейчас британский суд сделал такое громкое заявление? Для еще большего морального давления?

— Медленная и взвешенная работа — это обычная процедура для британского правосудия. Все то же самое было с делом в отношении сбитого самолета в Локерби (в 1988 году, — «Апостроф») против Муаммара Каддафи. После заявления о причастности к убийству наступает целый ряд последствий для Путина, включая, кстати, требования о его экстрадиции как международного преступника. А это уже очень серьезно. Говорят даже, что он уже отменяет некоторые свои поездки.

— Боится?

— Да, он опасается, что процедура внезапно может быть включена. И нет сомнений, что если факты подтвердятся, процедура незамедлительно будет включена, потому что независимому британскому правосудию доверяют везде в мире. Это не Басманный суд и не политизированный другой какой-то суд. Самое интересное событие нас ожидает, когда Путину выпишут ордер на арест.

— Британский премьер Дэвид Кэмерон уже назвал чрезвычайно тревожными выводы доклада об убийстве Литвиненко. Это дело действительно может изменить международную повестку дня?

— Это безвыходная ситуация, в том числе для Кэмерона. Британский суд настолько независим, и его решение настолько обязательно для политиков, что никакие дипломатические соображения никакой роли вообще не играют. Это решение обязательно для выполнения любому человеку, уважающему правосудие. Да, исходя из каких-то дипломатических, деликатных соображений, кто-то из международных политиков мог бы сказать, что это слишком сильное решение, или что его не надо исполнять, но в данном случае никто сказать подобного не может. Это никак не связано с дипломатией. Это в чистом виде уголовное преступление.

Это как негласный закон или международное соглашение, или даже больше, чем международное соглашение – решение уголовного суда. Расследование было объективным, и если они говорят о возможной причастности лидера государства, то так оно и есть. В случае с Муаммаром Каддафи это привело к последовательности действий, когда он вынужден был признать преступление, выдать преступников и компенсировать огромные потери. Речь шла, кажется, о 50 млрд долларов.

— Кстати, об огромных потерях. На этой неделе продолжались обвал рубля и цен на нефть. Меняются ли как-то настроения внутри России в связи с этим?

— Да, и сильно. Это очень заметно здесь, в России, в Москве, где идет очень быстрое и радикальное изменение отношения к Путину, к вот этой «Крымнаш»-идеологии. И не из-за санкций, а из-за изменения экономического положения. Сегодня можно говорить, что, по всей видимости, падение рейтинга Путина приобретает катастрофический характер. И в ближайшее время наверняка можно будет сказать о качественном изменении отношения к власти в России. Они это чувствуют, видят, предпринимают такие серьезные усилия, как шантаж общества с помощью Кадырова, например. Санкции больше имеют моральное, психологическое значение и касаются очень ограниченного числа субъектов экономической деятельности и персоналий. В доле проблем экономики России они по-прежнему занимают всего пару процентов. Но среда, которую они создают, сама по себе оказывает серьезное влияние. При нынешних ценах на нефть, если бы конкурентная среда была сохранена, все было бы значительно проще и мягче. При наличии только государственных монополий, неэффективных изначально, ситуация усугубляется на порядок сильнее.

— О том, что российская экономика находится в катастрофическом положении, говорят уже давно. Как считаете, сколько может еще продержаться путинский режим в таких условиях?

— Сложно прогнозировать. Может полгода продержаться, может и больше, или, наоборот, меньше. Все зависит от того, какая будет выбрана стратегия. Их сейчас несколько. То, что многими воспринимается, как возможный путь спасения — это имитация либеральных рыночных преобразований. Реальные преобразования сейчас сделать невозможно, для этого нужно перестраивать всю систему. Но есть еще другой вопрос. Гайдаровский форум недавно обсуждал различные модели и пути спасения, но никто не говорил о главной проблеме — политической. Это оккупация территории чужого государства. Это проблема серьезного осложнения отношений России со всех миром. Не решив эту проблему, ничего другого тоже не решить. Никакая схема или программа, сколь бы радикальной она ни была, нереализуема до тех пор, пока не начнут решаться политические вопросы.

— Какие?

— Главным вопросом является освобождение оккупированных территорий. Попытка Путина или Лаврова как-то отнести эту проблему на второй план — нереализуема. Можно отменить контрсанкции, прекратить глупость, которая называется импортозамещение, можно попытаться восстановить экономические отношения с Западом, но они не восстановятся до тех пор, пока не будут решены политические проблемы. На первом месте, конечно же, Крым и война на Донбассе, на втором — Сирия. Путин своими руками создал эти главные проблемы. Можно планировать все что угодно, вот только при сохранении нынешней политики — это все планами и останется. Можно говорить даже о какой-то схеме восстановления плановой экономики, госплана, регулировании цен, но ведь и эта программа не исполняема, потому что главная причина связана с тем, что политические факторы не дают возможности реализовать ну вообще ничего.

Это такой типичный настоящий цугцванг — любой ход приводит к ухудшению ситуации. И попытка решить проблемы будет приводить к еще большему ухудшению ситуации и более интенсивному расходованию резервов, которых и так почти нет. Россия будет скоро напоминать такую щепку на волнах. Если сейчас есть резервы, с помощью которых можно каким-то образом сдерживать колебания рубля, то через некоторое время этого всего не будет. Наиболее вероятная спонтанная стратегия будет связана с очень высоким ростом инфляции и хаосом в экономике.

— А как считаете, есть объективное понимание сложившейся ситуации в Кремле?

— В этом как раз и заключается сегодня главная проблема Кремля. Они (власти РФ, — «Апостроф») находятся в состоянии ступора. Они и ничего делать не могут, и воли принимать решения нет, и не знают, что делать, да и боятся. Потому что цугцванг приводит к ухудшению ситуацию. Желание решить какие-то экономические проблемы создает очень серьезное социальное напряжение. Более резкая попытка улучшения экономической ситуации будет создавать катастрофическое состояние среды. Если представить себе идеальную ситуацию — что появляются какие-то дополнительные ресурсы, и Кремль начинает укреплять государственные монополии, банковскую систему, то это в любом случае ухудшит ситуацию. Поэтому что укрепление государственных монополий не только не создает рынок, а наоборот, создает такое паразитическое состояние, которое наносит ущерб самой экономике. С другой стороны, попытка в сегодняшних условиях, при отсутствии конкурентной среды, демонополизировать экономику также создает сложные условия. Попытка продать сегодня нефть не может привести ни к какому результату, потому что это очень похоже на начало 1990-х годов — приобретать некому. И это действительно может на какое-то время ухудшить ситуацию радикально.

— Ну, как-то это все-таки повлияет на внешнюю агрессивную политику Путина?

— Мне кажется, уже повлияло. Кремль очень серьезно заинтересован в скорейшем прекращении этих конфликтов по многим причинам, в первую очередь — политическим. Потому что это все опасно и чревато последствиями, которые оказывают влияние — в том числе, на экономику. Это уже неподъемная проблема для Москвы с финансовой точки зрения. Разворачивать новые виды вооружений, которые развернуть-то и не получается уже потому, что невозможно никакое импортозамещение. Россия одномоментно из XXI века переместилась в XX. Военные программы превращаются просто в пропагандистские кампании. Нет ресурсов для строительства военной техники, обеспечения ее современной электроникой, современными чипами и прочим. И самое главное, это то, что подпирает Кремль снизу, — социальные проблемы. Доллар по 80 рублей при неизменном уровне пенсий, социальных пособий — это взрывоопасный материал. Во многих регионах уже происходят акции протеста, губернаторы говорят открыто об этом и не знают, чем отвечать. Кремль перестал распределять централизованно ресурсы, просто потому, что перестал их получать. А резервы фактически уже израсходованы. То есть так много дано обязательств, что если их разложить по расходам — никаких резервов уже нет давно. Я думаю, пока разными способами сдерживается социальная активность, используются любые ресурсы, чтобы стабилизировать катастрофу, но и они подходят к концу. Дело идет к тому, что зимой Кремль столкнется с очень серьезными протестами.

— То есть вы считаете реальными такие центробежные силы в регионах сейчас? Как, например, некоторые оценивают последние заявления Кадырова…

— Чеченская республика, как и Кадыров, существуют на дотациях. Его огромные программы, фонтаны за 60 миллионов, мечети, огромные здания и, кстати, огромные расходы на республиканскую безопасность — все за счет дотаций. Как только ослабнет Кадыров — там начнется хаос. Весной активизируется движение сопротивления. Там будут нарастать не просто какие-то инциденты. Я боюсь, в этом году речь идет о том, что там возобновятся широкомасштабные военные действия. Потому что та система распределения ресурсов, которую создал Кадыров, и в результате которой он является главным бенефициантом, не устраивает большинство населения.

— И эти протесты действительно могут поменять ситуацию?

— Да, я абсолютно уверен в этом. То, что Кадыров сейчас делает громкие, резкие заявления, связано с тем, что он предчувствует собственный конец. Для него это вопрос личной безопасности, безопасности его обнесенной колючей проволокой крепости, где он с небольшим числом соратников спасается. Для него это начало конца. Там все может существовать только при очень больших расходах. Пока доходы Кремля были большими, можно было себе позволить такую военную диктатуру в Чечне, но сейчас Чечня — просто одна из многих проблем, может быть, и не самая главная.

Кадыров показывал, что он обладает большими ресурсами, в том числе военными, он позволил себе угрозы в отношении оппозиции, фактически в отношении сложившейся структуры власти и оппозиции, социальной системы в центре России. Он выражал, по сути, угрозу Путину и силовикам. Это шантаж. Ему нужны ресурсы. В его случае речь идет о выживании. Управляемость Чеченской республики, послушность, которая позволила вывести, может, не миллион, но несколько десятков тысяч на митинги в поддержку Кадырова, свидетельствуют о том, что положение у него отчаянное. Он понимает, что пока финансирует и им платит — это его сторонники, но то, что он делает в Чечне, вот эта диктатура, она может существовать только за счет избыточного финансирования. В тот момент, когда это прекратится, весь этот народ немедленно превращается в его противников. И, в общем, он очень правильно сделал, что подготовил самолет и вывел накопления какие-то в Саудовскую Аравию, ему придется там спасаться.

Светлана Шереметьева

Источник – «Апостроф»