Русская история

Вчера я получила в «личку» материал на английском. Он показался мне заслуживающим внимания, и я, не откладывая в долгий ящик, засела за перевод.

Но, буквально пару часов назад, наткнулась в LJ на пост Сергея Пархоменко, хорошо нам известного журналиста и блогера. Речь шла о той самой истории, которую я решила перевести для наших читателей. Так что рада представить её на Слове в отличном профессиональном изложении…

Русская история «Charlie Hebdo»

Я думаю, что кроме меня тут почти никто этого не помнит, да и я-то узнал когда-то по чистой случайности, так что давайте все же напишу.

На самом деле журнал «Charlie Hebdo», о существовании которого большинство наших соотечественников впервые услышало только теперь, в таких трагических обстоятельствах, удивительным и совершенно неожиданным образом связан с Россией, с русскими, с нашей общей историей.

И вот в чем тут дело.

Сначала общеизвестное, точнее, ставшее теперь общеизвестным: «Charlie Hebdo» появился на свет после того, как в 1970 году его предшественник – сатирический журнал «L’hebdo Hara-kiri» – был закрыт специальным приказом министра внутренних дел Франции за оскорбление памяти только что умершего генерала Де Голля («Харакири» отозвался на смерть экс-президента отвратительно циничной и бестактной обложкой, – ее нетрудно найти в сети, но речь сейчас не о ней).

Так вот, главным редактором «Харакири», а впоследствии и «Шарли» был человек по имени Франсуа Каванна (кстати, это он позвал в редакцию художников Кабю и Волински, которые тоже были убиты позавчера). Это была совершенно удивительная личность: карикатурист, репортер, кинодокументалист и писатель, – он на протяжении всей своей жизни создавал себе репутацию самого грубого, гадкого, безжалостного, циничного и едкого писаки, готового относиться абсолютно ко всему окружающему с единственным принципом «нихера святого!»

Он придумал и много лет издавал «Большую Французскую Энциклопедию, Глупую и Злобную», в которой обсмеял и обдразнил все, что только есть дорогого для каждого добропорядочного француза. Он же потом соорудил из этой энциклопедии свой «Глупый и Злобный ежемесячный журнал Харакири», позже превратившийся в еженедельник.

Каванна был – несмотря на свою адскую злобу, неудержимое хамство и демонстративный цинизм (а на самом деле, конечно, именно благодаря им), – невероятно популярен во Франции 60-х, начала 70-х. Ему прощали все его выходки и ценили как самого мудрого и острого на язык шута Франции, умеющего – может быть единственного во всей стране, – сказать безжалостную правду кому угодно и по любому поводу, когда никто больше не посмеет. Но его, конечно, и боялись: ведь в самом деле, язык его был такой остроты, а глаз такой зоркости, что никому не приходилось ждать пощады. Он даже внешность себе придумал соответствующую: этакий грубый косматый мужик с пудовыми кулачищами и толстыми обвисшими усами, похожий то ли на дальнобойщика, то ли на лесоруба.

И вдруг в 1979 год этот Каванна, в самом расцвете своих творческих, безжалостных и разрушительных «глупых и злобных» сил (ему не было еще и 60-ти), публикует книжку под названием «Les Ruscoffs». «Рюскофф» – это снисходительно-пренебрежительное прозвище русских, давно, еще до войны, принятое во Франции, что-то вроде того, как в нашей старой традиции французы назывались «лягушатниками», а итальянцы «макаронниками». Я бы это перевел как «Русопятые» или, может быть, «Ваньки»…

Но штука в том, что книжка с таким «многообещающим» названием – на самом деле полна необыкновенной нежности, теплоты и любви к этим самым «ванькам». Для Каванны это что-то совершенно невообразимое, нечто выбивающееся совершенно вон из всего ряда его злобной и безжалостной издевательской сатиры на все, что только попадается ему под руку. Ничего подобного никогда в своей жизни Каванна больше не писал: никогда он не позволил себе быть мягким, сентиментальным, обаятельным, трогательным, никогда никому не сказал таких слов преданности и любви.

В книге, которая называется романом, а на самом деле совершенно документальна, он описывает историю своей депортации на принудительные работы в Германию во время второй мировой войны. Каванна – в 1941-м ему было 18, – оказался в пригороде Берлина под названием Трептов (кажется, кое-что это название должно всем нам сказать) на заводе, где производились артиллерийские снаряды. Он обслуживал огромный гидравлический пресс, а помогали ему две полумертвые от ужаса и тоски девочки, пригнанные сюда же из Советского Союза. С одной из них – по имени Маша Татарченко – у молоденького французика случилась любовь. Они встречались в лагере для депортированных рабочих почти три года, научили друг друга своим языкам – крест-накрест, и как-то помогли друг другу выжить.

А весной 1945-го – вдвоем сбежали из лагеря. И вот дальше идет поразительно напряжённая и трагичная история их бегства – пешком – через всю Германию: Каванна надеялся довести Машу до западного фронта, а там перебраться через него и дойти до Франции. Шли они только ночами, а днем прятались в разрушенных немецких фермах, по подвалам и сеновалам, питались заквашенной в силосных ямах брюквой и остатками кормового овса на случайных разбомбленных хуторах.

И вот однажды, уже совсем недалеко от линии фронта, Франсуа все-таки решается днем выйти на поиски какого-то пропитания, оставляет Машу одну на очередной пустой ферме, а когда возвращается, – узнает, что через деревню прошла группа советских разведчиков, и что Машу они случайно нашли и увезли с собой.

Дальше Каванна проделывает весь свой путь обратно – уже с запада на восток – в погоне за девушкой, которую передают в специальную армейскую команду, собирающую по оккупированной Германии советских военнопленных для отправки их обратно в СССР. Машу под конвоем перевозят сначала на маленький сборный пункт, потом в центр сбора побольше, потом в лагерь перемещенных лиц. Каванна каждый раз опаздывает на несколько часов туда, где она только что была, но откуда ее вот-вот сейчас опять увезли. Наконец он узнает, что опоздал окончательно: Машу с большой группой депортированных русских женщин погрузили в эшелон, составленный из вагонов для скота, и увезли окончательно на восток.

Каванна вернулся домой, во Францию, и потом двадцать лет пытался найти Марию Иосифовну Татарченко, о которой знал только, что она происходит из деревни где-то между Харьковской и Белгородской областью, и что она приблизительно 1924-го года рождения. Писал всюду, куда мог добраться. Однажды приехал, чтоб продолжать поиски, в СССР. Никакого ответа ни откуда не добился. Ничего не нашел.

И от отчаяния написал свою полную нежности и любви книгу, на минуту разрушив образ безжалостного циника, который сооружал всю жизнь. В посвящении «Les Ruscoffs» стояло: «Марии Иосифовне Татарченко – где бы она сейчас ни была…»

Кстати, книга однажды вышла и у нас – правда, очень поздно, только в 2004 году, да и в довольно неудачном переводе: называлась «Русачки». Жанр почему-то был обозначен как «женский роман»… Поищите, если любопытно. Но такого пронзительного отчаяния, как во французском оригинале, в ней нет.

Ну и потом, надо знать, кто такой Каванна, чтобы оценить это удивительное и странное движение жестокой, просоленной, проспиртованной души безжалостного шута и циника.

Источник — ЖЖ