Слово о Борисе Немцове

Слово о Борисе Немцове – это не мое слово. Это слово Дмитрия Быкова. Сказанное еще тогда, 3 марта, – «по горячему». И с отправной позицией Быкова, при всем к нему уважении, я категорически не согласен, что поясню в отдельном комментарии. Поэтому и выбрал для публикации к 40 дням с даты убийства только то, что было именно о Б.Е.Немцове. Кому нужно и остальное – ссылка внизу.

Каким он был

Немцов был таким, какие тут долго не живут: для него абсолютно неважно было всегда оказываться правым, он часто и сознательно подставлялся, не слишком считался с общественным мнением и не старался понравиться ему – и именно поэтому нравился.

Он был человек абсолютно естественный, а в сегодняшней России, где все неестественно, это опасно и трудно.

Он любил красивых женщин, и они его любили, и это тоже абсолютно естественная вещь – не нравится она только тем, кто никого не любит и никому даром не нужен. Немцов не самоутверждался за счет чужой любви, ему нужны были не победы и не чужое унижение, а обычная радость жизни, и потому у него было много друзей, подруг и добрых приятелей.

Врагов он тоже умел наживать. Он, думаю, был не всегда разборчив в связях. Но кто же тут разборчив в связях? Только тот, кто не имеет их вовсе. Ему важно было, что думает о себе он сам, и потому он был мало склонен к отступлениям, моральным компромиссам и выгодным трусливым поступкам.

Впервые я увидел его в ельцинские времена, когда приехал писать о восстании в Шахтах, где безработные перекрыли дорогу. Немцов прибыл от правительства разговаривать с этими шахтерами. Он спустился вместе с ними в шахту и честно сказал, что это очень страшно. Он не мог, конечно, облегчить их положение, но временно успокоить – смог, и они, встретившие его в штыки, постепенно стали с ним говорить, жаловаться, кричать на него, и обстановка разрядилась.

В нем не было ничего от сурового представителя власти, приехавшего осадить зарвавшихся подданных. Он и во время нижегородского губернаторства не воспринимался как сакральная власть. Он был политик другого типа, популярного при Ельцине, – типа свой. Но Ельцин на самом деле не был своим, вот в чем штука. А Немцов был. И потому Ельцин, уйдя из власти, молчал, хотя, возможно, и мучился.

А Немцов оказался в оппозиции. И не мучился, потому что делал то, что хотел. Такие люди могут оказаться во власти лишь в результате великих случайностей, гигантских вертикальных сдвигов, и он был в этой власти белой вороной. Благодаря этой своей отдельности он стал единственным россиянином, который, поработав в правительстве, так решительно выпал из номенклатуры (случай Касьянова все же совершенно иной, и манеры другие).

Он при всем своем обаянии рубахи-парня был интеллигент, физик – сын матери-одиночки, и последнее его интервью в «Собеседнике» было именно о матери в нашей рубрике, где о матерях рассказывают самые известные люди. Из власти, оппозиции, науки, культуры… Культ матери существует в России только у блатных, а это неправильно. Быть маменькиным сынком вообще-то хорошо, а не позорно, как думают некоторые.

Немцова очень легко было убить, он ходил без телохранителей. Он был довольно крепок физически и полагал, что от самодеятельных провокаторов сможет отбиться, а от профессионалов охрана не спасет. Он был человек храбрый и весьма надежный, и после его гибели русская оппозиция потеряла очень много.

Его боялись наверху, конечно, и боятся до сих пор – иначе не стали бы врать, что на траурный марш пришли 16 тысяч человек. «Белый счетчик» насчитал больше 50 тысяч. Но это нормально. Они – власть – тоже много потеряли. У них будут теперь другие враги, пострашней оппозиции.

Какие шансы

Немцов почему-то хорошо ко мне относился и не обижался на ядовитые стишки. Я очень его любил и никогда ему об этом не говорил.

Последняя наша встреча была 30 декабря, в день суда над Навальными, на вечерней акции в центре. Не знаю уж, как это назвать: демонстрации не было, митинга тоже, шествия не получилось, просто собирались люди. Немцов шел от Пушкинской в большой компании – и был, как всегда, уверенный и веселый. Что уж там у него в душе творилось – не знаю, а на людях он всегда держался весело. И этим очень выделялся в любой толпе – огромный рост, большая меховая шапка, запоминающееся уверенное лицо.

Таких выделяющихся легко выслеживать, провоцировать их вообще одно удовольствие. Издеваться над Немцовым тоже было очень легко, сейчас этих издевающихся полно.

Я наблюдаю какой-то дружный экстаз падения, тоже обычное свойство гибнущих систем: хуже, еще хуже! Все эти люди, которые острят насчет Немцова, его жизни и смерти, его романа с украинской моделью, его манер и взглядов, его национальности и фамилии, думают, вероятно, как-нибудь отсидеться в аду. Они думают, будто тех, кто уже в аду, не тронут. Это ошибка, происходящая от незнания истории. С них-то и начнут.

А что когда-нибудь в Москве будет улица Немцова – в этом сомневаться нельзя. Сомневаться можно только в том, что город этот к тому моменту сохранит свой размер, значение и функцию. Будь Немцов жив – шансы бы еще сохранялись. А теперь они, прямо скажем, исчезающе малы, и не в Немцове тут дело.

Источник – «Собеседник»