«Конец истории» по-русски

Колесников Андрей

Для каждого история заканчивается по-своему. У Фрэнсиса Фукуямы в 1989 году — свой «конец истории» (победа либеральной идеи над коммунистической)*, у Владимира Путина в 2014 году — свой. Президент России во внеплановом порядке в уходящем году достроил систему, полностью соответствующую взглядам на мир его самого и товарищей из Совета безопасности и ФСБ.

Проблема только в одном: закончились ресурсы. Прежде всего институциональные и политические — нет других способов управлять, кроме президентской воли и окрика. На новый фетиш — суверенитет РФ — никто не покушается, даже активы корпорации «Россия» никому не нужны: глава Госимущества Ольга Дергунова признала, что объекты государственной собственности непривлекательны для приватизации. Вставшая с колен Россия не продается, но самое главное — ее никто не покупает. В том числе и потому, что есть риск заплатить дважды — как случилось с «Башнефтью». Покупать будешь — по экономике и если и не по правилам, то по понятиям, а отнимать будут — по политике и без правил.

Ловушка для Путина

Путин, будучи главой государства, де-факто разрушил институт президентства. Он а) деформализовал правила, б) превратил их в изменяемые по собственному усмотрению и тем самым создал в) непредсказуемую и неопределенную среду. Это, по сути, деградация институтов, потому что, по Дугласу Норту**, «главная роль, которую институты играют в обществе, заключается в уменьшении неопределенности путем установления устойчивой (хотя и не обязательно эффективной) структуры взаимодействия между людьми».

Ключевые решения последних лет принимаются одним лицом: Крым (и та цена, которая за него уже заплачена экономикой, в том числе) и война на востоке Украины — ярчайшие тому примеры. С нарушением Основного закона не спорит никто, включая Конституционный суд, который призван его охранять. В результате право превращается в конгломерат мертвых норм — из них выхолащивается смысл, их применение адаптируется к воле одного лица. В такой модели оправдать можно все — от обращения в госсобственность частной собственности до присоединения территории другой страны.

Принимаемые законы выступают против права — буква подавляет дух. На выходе мы имеем законодательство, которое, по сути, противоправно — оно отдает правоприменение на откуп чиновникам (как, например, в регулировании деятельности «иностранных агентов») и, значит, крошит то немногое, что осталось от институтов, до состояния строительной пыли.

Деинституционализация, впрочем, ловушка и для самого Путина — потому что разрушен и механизм легитимной передачи власти. В случае ухода Владимира Владимировича президентская власть оказывается как бы ничьей. И тогда начинает действовать норма римского частного права (столь хорошо знакомого премьер-министру Дмитрию Медведеву) — res nullius cedit primo occupanti: ничья вещь, в данном случае — власть, принадлежит тому, кто ее первым захватил.

Предел эффективности

Осыпающаяся экономика требует либерализации, но это невозможно по политическим и идеологическим причинам — мы должны быть суверенны, а значит, у нас главное — госинвестиции и госпотребление. Режиму нужны деньги, но он предпочитает реквизировать пенсионные накопления и облагает малый бизнес дополнительными сборами, а не сокращает расходы на свои спецслужбы, критически важные для защиты осажденной крепости от крамолы и беспорядков. Стране необходимо развитие экономики и создание новых рабочих мест, а вместо импортодополнения, весьма перспективного с точки зрения международного разделения труда, власть настаивает на импортозамещении, на которое нет сил. Народ пытается выжить за счет конвертации рублей в доллары и евро, а представители власти вслух рассуждают о запрете хождения иностранной валюты, о введении уголовной ответственности за валютные спекуляции, о необходимости возвращения процедуры продажи экспортерами валютной выручки. Люди заинтересованы в низких потребительских ценах, а контрсанкции и государственные расходы усиливают инфляцию и сужают ассортимент товаров. Бизнесу нужны заемные деньги, а конфронтацией с Западом государство лишает его источников ресурсов, которые все последние годы были на Западе. Стране нужны производительные расходы на человеческий капитал (образование, здравоохранение, науку), стимулирующие рост, а власть тратит деньги налогоплательщиков на силовиков и госаппарат. Такие госрасходы не стимулируют, а блокируют экономический рост.

Вместо рациональной (хотя бы) политики предлагается меню из закручивания гаек и экстравагантных глупостей, любая из которых может стать законом.

И — полная аберрация сознания ближнего круга первого лица и его пиар-обслуги. Провалы считаются успехами — например, пенсионная реформа. Политика образца XIX века — территориальная экспансия — объявляется ультрасовременной. Кризис, глубина и продолжительность которого скоро оставит позади фиаско-1998, считается развитием. Контрреформы, или просто попытки сэкономить деньги на человеческом капитале, называются реформами — например, «реформа» здравоохранения.

Риски политической самоизоляции — для экономики прежде всего — очевидно, не просчитали и такого обвала не ожидали. Но и отрезвления пока не видно. Теперь власти станут с удвоенной энергией покупать лояльность «своего» электората и будут давить «не свой» электорат — добивать НКО, пресекать любую уличную активность и ставить барьеры на пути гражданских проектов.

Чем деинституционализация может закончиться для такой огромной страны, как Россия, — это мы и будем наблюдать в ближайшие годы. В 2015-м — в том числе. И какой будет «конец истории» для страны — тоже.

Источник – Новое время