Не прощу

Шесть способов сопротивляться

Что отличает послушных от непослушных? Ответ дает свежая расшифровка магнитофонных записей знаменитого эксперимента 54-летней давности про слепое повиновение авторитетам

текст: Борислав Козловский

В начале 1960-х социальный психолог Стэнли Милгрэм, 28-летний профессор Йельского университета, убедительно доказал: большинство подчиняется авторитету до такой степени, что готово бить током ни в чем не виноватого человека, пока тот не потеряет сознание.

Слушаться тех, кто имеет право приказывать, — глубоко сидящий инстинкт каждого из нас, вне зависимости от образования и статуса.

Спустя 54 года Мэтью Холландер, аспирант Висконсинского университета в Мэдисоне (США), заинтересовался поведением тех немногих, которые отказывались повиноваться. Он раздобыл 117 магнитофонных записей эксперимента Милгрэма, сохранившихся в архиве Йельского университета, и не поленился сделать детальную расшифровку. В ней зафиксированы паузы, интонации, недоговоренные слова, даже «э-э-э» и «хм-м-м» — все то, что при расшифровке журналистских интервью без колебаний отбраковывается. Каждый из 117 эпизодов Холландер анализировал как пошаговый тест на нонконформизм, в ходе которого человек сопротивляется (или не сопротивляется) давлению авторитета. Аспирант искал любые намеки, позволяющие заранее предсказать исход — будет человек бить жертву током до конца или встанет и уйдет.

Эксперимент был, как утверждалось, лабораторной моделью Холокоста.

Самого Милгрэма разговоры подопытных занимали мало — по сравнению с собранной статистикой, способной наконец объяснить масштабы военных преступлений Второй мировой. Эксперимент был, как утверждалось, лабораторной моделью Холокоста и ставил целью ответить на вопрос, откуда в нацистской Германии взялись сотни тысяч людей, которые расстреливали безоружных или обслуживали газовые камеры. В мае 1960 года в Буэнос-Айресе поймали и вывезли в Израиль Адольфа Эйхмана — немецкого чиновника, спланировавшего массовое уничтожение миллионов евреев. Через год начался суд, про который Ханна Арендт напишет свою книгу «Банальность зла»: Эйхман, утверждала она, никакой не психопат и не садист. Как и сотни тысяч других людей, чьими руками делался Холокост. Они просто действовали по обстоятельствам. Милгрэму удалось перевести это рассуждение в плоскость строгой науки.

Когда результаты будут готовы и осмыслены, он заявит в радиоинтервью: «Будь в США концлагеря вроде тех, которые мы видели в нацистской Германии, персонал для них можно было бы набрать в любом небольшом американском городке». Национальные особенности американцев тут ни при чем: другие ученые повторяли эксперимент в самых разных странах, от Южной Африки до Австралии, — и убедились, что имеют дело с универсальным психологическим законом, который на разных континентах работает одинаково.

Как был обставлен эксперимент Милгрэма? Ученый несколько месяцев придумывал такую схему, где один человек (экспериментатор) велит второму (это и есть подопытный) измываться над третьим (подсадной уткой) — но в декорациях, которые делают всю ситуацию социально приемлемой. Добровольцы, завербованные за четыре доллара, были уверены, что участвуют в психологическом исследовании про полезность наказаний при обучении языкам. Каждый тянул жребий, чтобы выбрать себе роль «ученика» или «учителя», но — здесь ученые схитрили — всегда вытягивал бумажку со словом «учитель». «Ученик» был подсадной уткой, нанятым актером. Третий, солидный человек в лабораторном халате, давал «учителю» указания и следил за тем, чтобы тот их выполнял.

Правила были такие: за каждую ошибку «учитель» бьет током «ученика», сидящего за непрозрачной стенкой, причем раз за разом напряжение растет. («Учителю» давали ощутить на себе, что такое 45 вольт, а потом рассаживали обоих по разным комнатам.) По сценарию, на отметке в 75 вольт «ученик» впервые дает понять, что ему больно («Оу»), на отметке в 120 жалуется прямым текстом («Эй! Мне больно»), а на 150 требует немедленно прекратить.

Жалобы вызывают у «учителя» понятный дискомфорт. В чем он выражается? В магнитофонных записях Холландер насчитал шесть видов реакции сопротивления. Все они встречаются как у послушных, так и у непослушных, разница в деталях.

Первые три способа — пассивные и сопротивлением могут быть названы только условно. Проще всего выразительно молчать. Вместо того чтобы задавать следующий вопрос, подавляющее большинство (и послушных, и непослушных) для начала выдерживает паузу в несколько секунд — тянет время, чтобы инициативу пришлось взять на себя «человеку в халате». Той же цели служат восклицания («О Господи!») и громкое хмыканье («Кхм-кхм»): это еще и способ дать понять жертве, что ее проблемы нас беспокоят. Особый случай — внезапный смех. Самого Милгрэма удивило, как часто и некстати смеются его подопытные; он предположил, что этот смех — нервный и уж точно не садистский. У Холландера свое объяснение: смех переводит ситуацию в другой разряд — мол, жертва кричит понарошку, дурачится, и «учителю» удобно себя в этом убедить, чтобы с чистым сердцем продолжать. Практическое следствие: если омоновец, который тащит вас в автозак, смеется — это почти наверняка значит, что ему некомфортно.

Три другие реакции — это примеры явного сопротивления. На первый взгляд, уточнить «Вам больно?» у жертвы — самое невинное, что можно сказать вслух. Жертва вроде бы и так жалуется, ничего нового мы не услышим. Но этим приемом пользовались только и исключительно отказники. Прежде всего, он признает за жертвой право решать и автоматически ставит под сомнение авторитет «человека в халате» в вопросе о мере наказания. Поэтому, вероятно, разные формы условной «милости к падшим» — от хлеба, брошенного военнопленным, до благотворительности, адресованной заключенным, — так раздражают тоталитарные власти.

Вопросы авторитету («Ученик жалуется. Не пора ли прерваться?») задают практически все — и послушные, и непослушные. На этот случай у «человека в халате» заготовлены дежурные фразы: «Пожалуйста, продолжайте», «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали», «Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжали» и «У вас нет другого выбора, вы обязаны продолжать». Подопытный считается послушным, если он трижды бьет «ученика» максимальным током в 450 вольт — уже после того, как тот перестает реагировать на вопросы, стучать в стенку и даже кричать. Любой другой исход считается неповиновением.

Только 19 процентов послушных — и 98 процентов непослушных — нашли в себе смелость заявить прямым текстом, что хотят прервать эксперимент. Но одного заявления мало: «человек в халате» в ответ настаивал, что продолжать необходимо. Среди послушных всего 6 процентов решились озвучить свое желание повторно хотя бы еще один раз. Непослушные не стеснялись повторять свое заявление снова и снова, пока «человек в халате» не был вынужден остановить процедуру.

«Милгрэмовских» ситуаций в жизни больше, чем хотелось бы думать. Это не обязательно военные преступления, дедовщина или травля инакомыслящих по указке авторитета. К примеру, на эксперимент Милгрэма время от времени ссылаются комиссии по расследованию авиакатастроф, когда анализируют переговоры первого пилота со вторым пилотом, сохраненные черным ящиком. А необходимость иметь дело с черным ящиком возникает обычно тогда, когда подчинение авторитету уже стоило жизни десяткам или сотням пассажиров.

Источник – Colta

Тема для нас не новая. Уже было опубликовано и «Есть такое понятие», и «Гипнабельность». Но здесь открылся безусловно новый и важный аспект.

В общем, все опять сводится к одному. Насколько далеко биологический вид Homo ушел от животного мира. И насколько приблизился к тому, чтобы иметь право называть себя sapiens. Вот все к этому сводится – кто МЫ? Звено в пищевой цепочке или субъекты исторического процесса? Самые разумные из зверей, или новое качество – ЧЕЛОВЕКИ. Насколько мы готовы и хотим СТАТЬ человеками и перестать быть зверями. Потому что, зверь, получив какой-никакой разум, превращается в самого страшного зверя на этой планете. И в самого безумного, как ни странно. Тут всего один вопрос расставляет все точки над «i». Разве представители других биологических видов способны убивать друг друга просто так?

Я недавно одному родственнику по поводу его позиции в вопросе российско-украинской войны сказал «никогда не прощу». И потом задумался: эта вот моя безусловно эмоциональная реакция – она что под собой имеет? ЧТО, собственно, я ему НЕ ПРОЩУ? Ответов себе дал несколько, и разных. Но только этот материал помог мне найти НАСТОЯЩИЙ ответ.

Не прощу никогда уже одного того, что этот родственник при определенных условиях таки станет одним из тех, кто будет безропотно обслуживать газовые камеры и крематории в концлагерях. Как только этого потребует «человек в халате». Станет.

И мне плевать, что его личной вины в этом нет, что это объясняется универсальным психологическим законом, который на разных континентах работает одинаково. Не прощу. Никогда.