Снег лежит на ветвях,
            в проводах,
                        в разветвлениях партий
(девять месяцев снег,
            на десятый здесь —
                        слякоть и грязь).
Наше время угрюмо
            плодит и плодит
                        бонапартов —
между ними и кровью
            вполне
                        очевидная связь.
Кровь на Пресне.
            У Белого дома.
                        Бои в телецентре.
Говорят, в “Склифасовского”
            кончились
                        медикаменты
Журналисты —
            опять в эпицентре,
                        опять в эпицентре…
И уже не уйти
            от простого вопроса:
                        а с кем ты?
Только прост ли вопрос,
            если все, кто воюют —
                        неправы?
Ясность этого факта
            приводит
                        к ответу простому:
против крови людской.
            Ну, а все остальное —
                        отрава.
…Чу! Таманские танки
            стреляют
                        по Белому дому…

Как вы живете, инопланетяне?
Скажите мне: вам плачется — легко?
Какая ноша души ваши тянет?
А любите ль парное молоко?

Вы знаете растерянность и жалость?
Смущенье, или, может быть, и стыд?
А по ночам вам в детстве не леталось?
Еще — насчет отчаянья — томит?

Бывает одиноко во вселенной?
А хочется узнать какие мы?
Какая музыка вам кажется нетленной
среди обыкновенной кутерьмы?

Обыденность — вот, кстати, — досаждает?
Меня она ужасно тяготит…
И часто ли вас недопонимают,
и знаете ли слово “суицид”?

Десяток “да”, и не спрошу вовеки
какого цвета кожа, сколько глаз…
да будь и сердце не одно у вас —
я все равно решу: вы — человеки.

На эзоповой фене в отечестве белых головок
слугам чистого слога еще не приспела нужда
меж собой объясняться посредством бессчетных уловок,
бесконечно уклончивых “нет”, “может быть” или “да”.

Но в дремучем лесу опрометчивых иносказаний
нам еще предстоит проплутать до скончания дней —
дайте только оправиться Власти от давешних браней,
дайте только повсюду своих ей расставить людей!

Уж она попечется о “внутренней самоцензуре”!
Уж она позаботится рты деликатно заткнуть —
приглушить голоса, что отчетливым признаком бури
то и дело звучат, не считаясь с властями ничуть…

И тогда нам опять бормотать на эзоповой фене
(кто сумеет — поймет, и, возможно, расскажет другим),
и отчаянно в водке топить озаренья сомнений,
со слезой вперемешку глотая отечества дым…

На эзоповой фене…
Слуги чистого слога…
Вперемешку глотая…
А иные уедут…

Мне снилась осень в полусвете стекол,
дымок костров, пожухлая листва,
их искренность без всяких экивоков
и апелляций к сути естества.

Там были поседевшие пространства,
и странно поредевшие леса,
и северных небес непостоянство,
неузнанные чьи-то голоса…

А я опять опаздывал куда-то,
где кто-то, вроде, подводил итог
моих восходов и моих закатов,
читая вслух бездарный некролог.

И я хотел — плевать на биографию —
исправить в нем хотя бы орфографию…

А вы б хотели стать такой звездой?
И, прочертив ультрамариновое небо,
загаданных желаний смутный рой
впитав в себя, при этом кануть в небыль?

Я — лучше глух останусь сам, и нем, —
не по душе блистательный финал.
Я предпочел бы лечь угрюмым камнем
в подножье мавзолея Тадж-Махал.

Не следует поэту быть понятным
и в простоту свой космос устремить —
лишь тонкость чувств утратив безвозвратно,
он обречен толпе понятным быть.
Иное дело — “впасть”, и непременно —
в конце — маршрутов, таинств и орбит
своей недосягаемой вселенной,
где Млечный путь — убогий реквизит.
Где есть своя шкала проникновения
в суть сущего и вящей славы суть,
где понимания редкие мгновения
так страшно неосознанно спугнуть.

…Так вызовет пастушечья свирель
в столь редких душах робкое томление…
…На уровне тончайших ощущений
быть понятым — удача. Но не цель.

.
…Отдавай и — дрожа, не тянись за возвратом:
Все сердца открываются этим ключом.”
(САША ЧЕРНЫЙ)

Есть горячее солнце, наивные дети,
драгоценная радость мелодий и книг,
есть пьянящая прелесть в весеннем сонете,
ожидания час и решения миг.

Выбирай — между логикой трезвых резонов
и спонтанным движением щедрого сердца,
поиграй на регистрах диапазонов —
от озона предгрозий до ливневых скерцо,

потянись к совершенству — посыплются даты,
но и холод могильный тогда — нипочем…
Отдавай, и, дрожа, не тянись за возвратом —
все сердца открываются этим ключом.