Эксклюзивное интервью «Кругозору»

Эксклюзивное интервью «Кругозору» Ильи Борисовича Бурштына, впервые заговорившего с прессой о своей легендарной Лере

Рахель Гедрич

Заманчивое предложение

В начале апреля нынешнего, 2015 года мне позвонила знакомая — нью-йоркская поэтесса Ирина Акс:

—  Рахель! Ты знаешь, что родной отец Валерии Новодворской живёт в Америке? Он никогда и никому не давал интервью о дочери. После её смерти замкнулся в себе… Очень интересный человек, ветеран Великой отечественной войны,  активный участник наших поэтических вечеров. И он готов с тобой встретиться, хочет поговорить о Валерии Ильиничне.

Отказаться от такого неожиданного, но заманчивого предложения было сложно. Благо, друзья по клубу авторской песни «Синий троллейбус» любезно взялись подвезти меня в гости к Илье Борисовичу Бурштыну и его супруге Лидии Николаевне, живущим в соседнем штате Нью — Джерси. Бурштын  — это  настоящая фамилия отца Валерии Ильиничны Новодворской. 

Встретил он меня приветливо, показал книги, подаренные дочерью, провёл в  уютную светлую кухню-столовую. И проговорили мы с ним очень душевно часа два, которые благодаря интересному собеседнику пролетели для меня совсем незаметно.

…Ждали сына, а родилась дочь

— Илья Борисович, как вы познакомились с мамой Валерии?

— Отец Нины Фёдоровны  — потомственный дворянин, очень симпатичный человек Фёдор Новодворский — жил в Москве. Нина приехала к нему из Белоруссии, где жила с матерью, и поступила в Первый Медицинский институт, в котором учился мой друг. Я после демобилизации в 1947 году поступил на радиофизический факультет Московского Энергетического института. Так мы познакомились с Ниной Фёдоровной и поженились в Москве. А рожать Нина поехала к матери в Барановичи, на сносях — её чуть с поезда не сняли, но доехала домой и через несколько часов родила дочку.

Было это 17 мая 1950 года. Мы  с супругой ждали сына, но родилась девочка — ладная, здоровенькая — и то хорошо. Вскоре я сдал летние экзамены и тоже приехал в Белоруссию к семье, впервые взял дочь на руки. В конце августа мы с супругой оставили Леру бабушке и уехали в Москву.  Я продолжал учиться, а Нина вышла на работу. Она была врачом-педиатром, впоследствии работала в Московском управлении здравоохранения.

К дочке мы наведывались два раза в год. Бабушка Леры очень её любила и много сил отдала её воспитанию. Звали её Марья Владимировна, была она строга, но ко мне расположена,  доверяла  гулять с Лерой, катать дочку зимой на санках. После нашего с Ниной Фёдоровной развода в 1967 году, Марья Владимировна переехала в Москву и жила с дочерью и внучкой.  Я бывал у них в гостях, мы подолгу беседовали. Она прожила долгую достойную жизнь и  умерла, когда я уже жил в Америке.

—  Почему Валерия Ильинична носила фамилию матери?

— Время такое… Непопулярны были еврейские фамилии. Уже набирало обороты Дело врачей-отравителей, которое в материалах следствия носило  откровенное название: «Дело о сионистском заговоре в МГБ». Раскручивался маховик «Дела Еврейского антифашистского комитета», особенно  после убийства Михоэлса по приказу Сталина в 1948-м году. Отношения СССР с недавно образованным государством Израиль были весьма прохладными — слишком восторженной была реакция советских евреев на визит Голды Меер в Москву. Сталин строил свои каверзные планы переселения всех евреев СССР на Дальний Восток.

 — Разве Бурштын  — это еврейская фамилия? Скорее, польская…

— Всё верно. Родители мои  — Соня и Борух  —  были родом из Польши, они приехали в Москву из Варшавы в 1918 году. Потом хотели вернуться, но поляки организовали собственное независимое государство  и родители остались в Советской России.  Мои старшие сестра и брат родились в Варшаве, и этот «анкетный» факт очень мешал им впоследствии, хотя на момент их рождения Польша была частью Российской империи. Своих дедушку и бабушку я не знал — они погибли в Варшавском гетто. Помню лишь, как ходил перед войной с отцом на почту, отправлял им посылки — уже в гетто…

Я своего еврейства не скрывал никогда. В документах всегда было указано: Илья Борисович Бурштын. И в военном билете то же.  Что означает моя фамилия, я в детстве не знал. Уже работая, приехал в командировку в Вильнюс (там тогда было много поляков) и услышал удивившую меня фразу:

— Почём этот ваш бурштын?

Оказалось, что в переводе с польского «бурштын» означает «янтарь».

 — «Дар солнца»?

— Мне ближе название  «слёзы моря»…

Война

— Илья Борисович, как вы попали на фронт?

— В июле 1941-го ушёл в армию добровольцем. Был связистом, потому и уцелел. Сейчас читаю про злоключения пехоты во время той войны, и мне даже как-то стыдно выпячивать свои военные заслуги. Пехотинцам, конечно, было во сто крат тяжелее.

— Где вы закончили войну?

— Воевал на Третьем Белорусском Фронте, закончил войну в Кёнинсберге (об участии в штурме города и награждении боевым орденом Илья Борисович скромно умалчивает).

— Были ранены?

— Нет. Ранений не было, в плен не попадал. Господь меня хранил. Не знаю — еврейский или русский, но Он меня хранил.

— Илья Борисович, Бог у всех нас один, у него национальности нет — улыбаюсь я.

— Вы правда так думаете, Рахель? — удивляется мой собеседник

— Конечно, Илья Борисович.  Я понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете, но пока вернёмся к военной теме. После войны вы сразу демобилизовались?

— Если бы… Почти два года после окончания боевых действий служил во Ржеве. Был рядовым связистом, но уже в штабе дивизии, демобилизовался осенью 1947. Образование позволяло поступить мне в только что организованный  институт международных отношений. Я увидел обьявление о наборе в МГИМО и пошёл к начальнику штаба с просьбой направить меня на учёбу. Он ответил резко: «Вы зачислению в этот институт не подлежите».  О национальных квотах для поступающих в институты я тогда наслышан не был, и не понял — почему, в чём дело?  Сообразил позднее — обрабатывая приказы  в штабе, наткнулся на «аккуратную» фразу:  «направлять в подразделения особого назначения только лиц, национальность которых соответствует республикам СССР». Увы,  Биробиджан был лишь столицей еврейской автономной области. Поэтому после демобилизации я сразу поступил в МЭИ — туда евреев принимали. После окончания института работал инженером.

(Примечание автора. Тут Илья Борисович опять из скромности поддерживает официальную версию, изложенную в Википедии. На самом деле он возглавлял отдел электроники в крупном Московском научно-исследовательском институте, работавшем на оборонную промышленность —  участвовал в разработке российских систем противо-воздушной обороны.   И на мою просьбу сфотографироваться в пиджаке с орденскими планками Илья Борисович лишь поморщился: — «Зачем? Лишь бы покрасоваться? Велика ли теперь цена советских орденов и медалей? Тем более, что Государственная Дума России планирует лишить права на заслуженную в боях с нацистской Германией ветеранскую пенсию тех участников Великой отечественной войны, которые эммигриривали из России. Не знаю, правда ли это или досужие домыслы…)

Отрочество  Валерии. Романтическая бунтовщица.

— В Москве мы жили в районе ВДНХ, — продолжает свой увлекательный рассказ Илья Борисович. — Семья у нас была интеллигентная, но в школу Лера пошла обычную, пролетарскую. Мне это было не по душе, несколько раз предлагал супруге перевести Леру в хорошую школу в центре Москвы, но Нина Фёдоровна была против элитарного воспитания. Недавно я прочёл воспоминания дочери Вертинского о том, как её с сестрой родители отправили на лето в пионерский лагерь. Занятная штука: вернулись благовоспитанные девицы домой завшивевшими, научились нецензурно выражаться» — беззлобно посмеивается мой умудрённый житейским опытом собеседник.

Лера была отличницей. Не единственной в классе: надо отдать должное, среди пролетариев отличники тоже были. Дочь росла независимой и самостоятельной, взрослой не по годам. У нас с ней сложились хорошие отношения, дружеские и доверительные. Конечно, она не могла не замечать критических замечаний в адрес власти и партийной системы, которые мы с Ниной Фёдоровной себе позволяли высказывать дома. Дал дочери прочесть повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Лере не было ещё и тринадцати, но восприняла, на удивление, всё правильно. Она с детства была романтической натурой, бунтовщицей, даже в школе устраивала какие-то забастовки. Одно время восторгалась Кубой и Вьетнамом. Ходила в райком комсомола, просила отправить её на войну во Вьетнам в качестве бойца. Ей отказали, отправили домой с наказом прийти, когда научиться стрелять. Представляете, она целый год по воскресеньям вставала ни  свет, ни заря и ездила на стрельбища. Так и не научилась, при её-то близорукости…

 Бесстрашна, но не безрассудна.

— Лере было семнадцать лет, когда я сообщил ей о своём решении развестись с Ниной Фёдоровной. Реакция дочери была молниеносной: «Я ухожу с тобой!». Мне пришлось долго уговаривать её остаться с матерью, для которой одновременная  потеря двух близких людей была бы сильным ударом. Я настоял: «Лера, надо оставаться». Дочь меня поняла. Родственники Нины Фёдоровны тоже меня не осуждали, мы продолжали поддерживать с ними уважительные отношения.

— Как молодая девушка из интеллигентной семьи столь  решительно окунулась в борьбу против советской власти? Что это было: безрассудство или отчаянная смелость?

— Конечно, это была отчаянная смелость.  Она не была безрассудна, но и трезвого расчёта у неё не было, она была человеком увлекающимся. Решаясь на свою первую серьёзную акцию, Лера понимала, что рискует очень многим. К тому времени она с серебряной медалью окончила среднюю образовательную школу и поступила на французское отделение престижного института   иностранных языков им. Мориса Тореза».

(Примечание автора. Илья Мильштейн (известный российский журналист — РЕД.)  очень точно подметил это качество Леры: «Благородство, помноженное на бесстрашие, — вот редкость. Эта физическая невозможность смолчать, которая заставляет 19-летнюю девочку разбрасывать листовки в Кремлевском дворце съездов, ломая себе карьеру и жизнь, обрекая на пыточный режим в психушках. А после освобождения заниматься распространением Самиздата, организовывать подпольную партию, подпольный профсоюз… и выйти наконец с плакатом на демонстрацию, едва повеет перестройкой и гласностью. «Можешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь…» — эти строки Александр Галича украшали членский билет Демократического Союза — небывалой партии, в которой она состояла с первого до последнего дня. В гордом одиночестве»).

 — Валерия Ильинична  поделилась с вами своими планами?

— К сожалению, нет. Я бы попытался её остановить. Но к тому времени я уже жил в новой семье, в 1967 году у нас с Лидией Николаевной родился сын и я стал уделять дочери меньше внимания. Единственное, что помню из событий осени 1969-го года: перед тем, как 5 декабря пойти в Кремлевский дворец съездов, она прочла мне своё собственное стихотворение — очень злое, направленное против правительства, с укором  против ввода танков в Чехословакию.

Спасибо, партия, тебе
За все, что сделала и делаешь,
За нашу нынешнюю ненависть
Спасибо, партия, тебе!

Спасибо, партия, тебе
За все, что предано и продано,
За опозоренную Родину
Спасибо, партия, тебе!

Спасибо, партия, тебе
За рабский полдень двоедушия,
За ложь, измену и удушие
Спасибо, партия, тебе!

Спасибо, партия, тебе
За все доносы и доносчиков,
За факелы на пражской площади
Спасибо, партия, тебе!

За рай заводов и квартир,
На преступлениях построенных,
В застенках старых и сегодняшних
Изломанный и черный мир…

Спасибо, партия, тебе
За ночи, полные отчаянья,
За наше подлое молчание
Спасибо, партия, тебе!

Спасибо, партия, тебе
За наше горькое неверие
В обломки истины потерянной
В грядущей предрассветной мгле…

Спасибо, партия, тебе
За тяжесть обретенной истины
И за боев грядущих выстрелы
Спасибо, партия, тебе!

Стихотворение мне понравилось, я его похвалил. Но действительно не знал, не мог даже предположить, что язвительно названное Лерой обращение «Спасибо, партия, тебе!» станет текстом листовки, многочисленные экземпляры которой моя дочь и несколько её друзей дерзко сбросят на головы посетителей помещения, в котором проводились самые важные общественно-политические мероприятия государства.

Первый арест

— Леру и её друзей  мгновенно арестовали в зале  Кремлёвского дворца съездов, и обвинили в антисоветской агитации и пропаганде (статья 70 УК РСФСР), — голос 92-х летнего Ильи Николаевича горестно, но точно чеканит название и номер статьи уголовного кодекса.  — Дочь поместили в одиночную камеру следственного изолятора в Лефортово, — продолжает он. — Туда к ней стал часто приходить Даниил Романович Лунц —  полковник КГБ, возглавлявший во Всесоюзном НИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского диагностическое отделение, занимавшееся обследованием советских диссидентов. Даниил Лунц совместно с директором института Георгием Васильевичем Морозовым были наиболее известными представителями преступной  практики использования психиатрии в политических целях в СССР, последователями отвергнутой мировым психиатрическим сообществом  концепции «вялотекущей (безсимптомной) шизофрении».

Автором этой концепции был сопредседатель стационарной судебно-психиатрической экспертизы А.В. Снежневский. Лунц откровенно и беспощадно  провоцировал Леру и она совершенно заслуженно назвала его  «инквизитором, садистом и коллаборационистом, сотрудничающим с ГЕСТАПО». Он обследовал не только мою дочь — в числе его «пациентов» побывали известные диссиденты Петр Григоренко, Синявский, Есенин-Вольпин,. Файнберг, Яхимович,  Буковский, Шиханович. И конечно, Наталья Горбаневская, с которой Лера подружилась и вместе, в одной палате находилась на принудительном лечении в специальной психиатрической больнице в Казани.  Так называемое «лечение» в Казани было жестоким и бесчеловечным, и конечно, серьёзно подорвало здоровье моей дочери.

 — Илья Борисович, вы лично навещали дочь в Казани? Если да, то что вы там видели?

— На «свидания» мы с Ниной Фёдоровной ездили в Казань поочередно. Леру всё время упрекали в дружбе с более опытными диссидентами. В частности — в дружбе с Горбаневской; я часто видел Наталью, когда приезжал в эту «спецлечебницу». Свидания проходили в большой комнате, с широким и длинным столом, по обе стороны которого сидели осужденные напротив визитёров-родственников. Одновременно в комнату заводили около 20 осуждённых. Возле стола стоял надзиратель — раз в месяц разрешали продуктовые передачи. Ни передать записку, ни за руку взять было нельзя, хотя стеклянной перегородки, как в тюремном изоляторе, там не было.

Лера была очень сильным, выносливым человеком, она редко позволяла себе жаловаться даже самым близким людям. Но в Казани к ней применялись настолько жестокие методы «лечения», что я не мог не пойти к главврачу  — фамилию этого офицера медицинской службы я уже не помню, много лет прошло. Просил прекратить применять к дочери электрошок и изуверские уколы — ведь Лера здорова, просто не угодна властям. Совсем молодая девушка… И если очень постараться, в любом из нас можно найти зацепку для психиатрического диагноза.

Он прямо заявил мне: «Да, вы правы — в каждом человеке, если присмотреться, можно найти какие-либо психиатрические отклонения. Только надо, чтобы не присматривались.»

 — …мораль его высказывания проста: нельзя выделяться из толпы. Такова была цель карательной психиатрии. Недавно я беседовала с известным поэтом, диссидентом и потомственным психиатром Борисом Херсонским. Он рассказал мне о трагической судьбе украинской диссидентки Ганны Михайленко, авторе книги «Диагноз КГБ — шизофрения». И подтвердил, что  вымышленный Снежневским диагноз отныне не входит в официальные классификации душевных болезней (DSM-5). МКБ — 10.    

— Полностью согласен с этой точкой зрения. О том же писала и Наталья Горбаневская в своей статье «Позорное наследие» — это её рецензия на привлёкшую серьёзное внимание книгу Виктора Некипелова «Институт Дураков»:  «Если говорить о «системе» и о сегодняшнем дне, то нельзя не отметить: хотя в начале 90-х на волне дошедших наконец до советской и российской печати разоблачений карательной психиатрии положение во многом изменилось к лучшему, однако институт Сербского, в прошлом оплот этой системы психиатрических преследований, вновь решительно повернул к прошлому… и далее: отказ посмотреть в глаза прошлому, рассчитаться с ним — опасная вещь. И для душевного здоровья отдельного человека — как пациента или потенциального пациента, и для самого психиатра, и для душевного здоровья общества» (Источник: Альманах «Неволя». Приложение к журналу  «Индекс/Досье на цензуру»).

 —  Масштабы жестокости системы наказаний инакомыслящих в СССР были чудовищны. Тех, кто попал в жернова карательной системы, кого преступной советской власти не удавалось лишить жизни, цинично калечили, лишая молодых и здоровых людей возможности построить полноценную  семью …

— Вы правы, Рахель. Об этом много написано — калечили и мужчин, и женщин. В ходе  «лечения» в Казани Лера — молодая, здоровая девушка, была навсегда лишена главной привилегии женщины: возможности стать матерью. Её здоровье было подорвано очень серьёзно. Но силу духа и целеустремлённость Леры последовавшие за первым арестом многочисленные испытания, моральные издевательства оппонентов — «недалёких» политиков и «жёлтых», заказных журналистов — не сломили. Лишь когда к власти пришёл диктаторский режим президента Путина, Лера с горечью заметила, что людей можно научить желать свободы, но невозможно заставить быть свободными.

(Примечание автора. Это признание далось Илье Борисовичу очень нелегко. До последнего момента я не хотела предавать публичности именно этот, очень личный, факт биографии Валерии Ильиничны. Но цинизм советской политической системы и воспитанной той системой толпы, не единожды оскорблявшей человеческое достоинство Женщины, которую я безмерно уважаю и ценю, вынуждают меня   пойти на сложный с позиции журналистской этики шаг. Именно Система превратила молодую, здоровую и очень красивую девушку  в  инвалида, над которым  бесстыдно потешались все, кому не лень).

 — Валерия Ильинична и после возвращения из Казани часто попадала  в следственный изолятор временного содержания и на «краткосрочное» принудительное лечение в московскую психиатрическую клинику, известную в народе под названием «Каширка». Что происходило с ней там, Вам известно?

— На следственный изолятор не жаловалась — говорила, что уголовницы её уважают и не обижают. Частые обыски квартиры — это, конечно, было большое неудобство для семьи, которая после моего ухода состояла лишь из трёх женщин… Психиатрические клиники — это было настоящее наказание. В «Каширке» её держали по месяцу, но начальник отделения, куда её помещали, был человеком порядочным — психотропными препаратами её не закалывали. Однако сама больничная обстановка, жизнь среди психически больных людей, была ужасна. Как-то раз Лера пожаловалась, что одна из пациенток пыталась выцарапать ей глаза, сорвав с неё очки. Страшно это было….

Однажды дочь попала в другое отделение — к женщине-врачу, которая назначила ей очень сильнодействующие иньекции. Я увидел Леру абсолютно беспомощной: её сильно обкололи. Лера редко жаловалась, но тут не сдержалась: попросила меня помочь. Я заявил врачу, что она действует неправомочна, и что моя. дочь здорова.

Ответ был резким:

— Здоровых здесь  нет. Выступать против советского государства может только психически больной человек!

—  O жизни Валерии Ильиничны Новодворской много информации в интернете. И хорошего, и плохого написано предостаточно. Каким человеком в действительности  была ваша дочь, Илья Борисович?  

— Я уважаю всё, что успела сделать моя дочь. И потому не Лера, настаиваю, — Валерия Ильинична! —  была очень честным, порядочным и смелым человеком. Она была Личностью. Выдающейся личностью. Наивна? Да, не очень хорошо разбиралась в людях и поэтому получила в жизни много разочарований: сначала человеком очаровывалась, вдохновлялась, а затем страдала… Максималисткой была: требовала очень многого и от себя, и от своих соратников, перед которыми подчас ставила слишком сложные, невыполнимые задачи.

Была искренней, умной, доброжелательной  и увлекающейся:  я очень любил ходить с ней в театр, потому что она умела просто и интересно разъяснить мне любую, самую сложную и запутанную  режиссёрскую трактовку. Её интересовали литература, философия, история, драматургия. Она много училась сама, достигала всего собственным умом и упорством.

И конечно, главным для неё было её служение России. Она считала, что каждый человек должен положить свою жизнь за русский народ. И когда я говорил ей: «Лера, какой русский народ? О чём ты беспокоишься? Русскому народу не нужна свобода, ему нужна лишь дешёвая водка и дешёвая колбаса! Не всем, конечно — но почти всем, 95 процентам населения России», она мне спокойно и невозмутимо  отвечала: «А я работаю ради тех оставшихся пяти процентов, которым нужна Свобода !»

 —  Серьёзные размолвки с дочерью случались у  вас?

— Мы могли поспорить, конечно, но быстро мирились. Я знаю, что злые языки поговаривают, будто мои доверительные отношения с дочерью использовал КГБ. Эта организация часто заставляла близких родственников политически осужденных следить и доносить… Такие факты, увы, известны. Но я перед светлой памятью о дочери чист — никогда доносительством не занимался. Единственная крупная ссора произошла у нас в связи с моим отьездом в Америку. Это событие она перенесла очень тяжело. Обиделась сильно, предателем назвала — она ведь была максималисткой. На первых порах считала это колоссальным предательством. Но сердце у неё было добрым, человеком она была отходчивым, умела прощать. Полным разрывом эта размолвка для нас не стала.

 — Валерия Ильинична прилетала в Америку. Вы виделись с дочерью или она была очень занята ?

— Виделись, но не часто — лишь три раза за двадцать лет. Первый раз она приезжала к нам вместе с Боровым. Второй раз приехала сама, выступала перед жителями нашего городка, а потом мы посидели дома. Хорошо посидели, по-семейному… Перезванивались:  я всегда звонил в День её рождения, это обязательно. Но звонил, конечно, не только раз в год. Просто переписываться нам было удобнее, Лера не очень любила говорить по телефону. Мы обсуждали с ней список поэтов, которых она хотела включить в свой сборник «Поэты и цари», даже немного поспорили при этом, но не сильно. Самая моя любимая из её книг — это сборник-цикл её лекций «Мой Карфаген обязан быть разрушен». У меня есть все или почти все её книги — их помог ей выпустить Константин Боровой, она ведь была его помощником, когда он был депутатом Государственной Думы. Они интересны — если не читали, обязательно прочтите.

Невосполнимая утрата

— 12 июля прошлого года… Смерть Леры была для меня полной неожиданностью. Только перед этим я с ней разговаривал по телефону, всё было хорошо. Конечно, это не было злонамеренным отравлением (такие слухи ходили), смерть её была естественной. Она болела диабетом, и фатальной стала небольшая загноившаяся рана на ноге, вызвавшая сепсис. Рассказали мне об этом люди, которые жили с Ниной Фёдоровной и помогали ей по хозяйству.

Когда Лера ушла, очень четко почувствовал оглушительную пустоту здесь (ладонь Ильи Борисовича ложится на грудь, прикрывая сердце)… Для меня Москва опустела. Я так многое не успел дочке сказать: не сказал, как сильно её люблю, как горжусь ею. Как-то не принято у нас это было… Теперь  поздно.

(Примечание автора. В голосе Ильи Борисовича нет ни капли показных слёзных нот, но звучит он тише, приглушеннее. Лишь взгляд его выдаёт всю глубокую степень скорби и отчаяния отца, безмерно любившего свою дочь, и познавшего горе пережить своё дитя).

 — Вся наша беседа с вами, дорогой Илья Борисович, была именно об этом, её лейтмотивом стала отеческая любовь и  горечь невосполнимой утраты. И утраты, увы, не единственной…

— Боря… — дружно, в один голос произносят имя Бориса Николаевича Немцова Илья Борисович и его супруга Лидия Николаевна. — Какого человека потеряла Россия, горе это большое ! А ведь совсем недавно он писал о Валерии Ильиничне, пожалуй, лучше всех написал

Борис Немцов: «Лера — одна из немногих в России энциклопедически образованных людей, отличалась железной волей, убежденностью и принципиальностью. Компромиссы  это не про нее. Ее травили, бросали в тюрьмы, признавали психически больной… но никому и никогда не удавалось ее нагнуть и сломать. Была она человеком чистым и светлым. Удивлялась, когда сталкивалась с подлостью, предательством. Несмотря на тяжелую жизнь умудрилась сохранить какую- то детскую наивность и доверчивость. Нет таких больше в России. Светлая память, дорогая Валерия Ильинична…»

______________________________
Фото из личного архива И.Б.Бурштына

Источник – «Кругозор»