И его нашли мертвым

Вкратце эта история уже нашла отражение на «Слове» — здесь. Но и более подробное её изложение не помешает.

---

Юрий Гудыменко, блогер

У прокурора проснулась совесть — и его нашли мертвым

Закат Зори

У одного киевского беспризорника, ставшего советским прокурором, проснулась совесть – и в итоге его нашли мёртвым.

Вот никогда не думал, что буду писать хорошо о советском прокуроре. Но – придётся. Потому что эта история должна быть рассказана.

Этот прокурор родился в Киеве в начале двадцатого века. Фамилия украинская – Зоря, пишет Юрий Гудыменко для ТСН. Отца, от которого ему эта фамилия досталась, он не помнил, мать умерла, когда ему было 14, а времена тогда стояли лютые – к тому году, году окончания Украинской Революции, древний Киев уже раз пятнадцать переходил от одной армии к другой, что на самом Киеве и на его жителях сказывалось, понятное дело, не лучшим образом.  После смерти матери будущий прокурор имел одну понятную дорогу, по ней и пошёл: сначала улица, друзья-беспризорники, мелкие кражи, а потом детдом в более спокойной на тот момент Москве. Третьим пунктом этой дороги неминуемо должна была стать тюрьма, но вместо этого наш герой напрягся и поступил, на секундочку, в МГУ, на юридический факультет. Начинал карьеру следователем районных прокуратур в Пятигорске, дослужился до заместителя главного прокурора железнодорожного транспорта. Затем – должность заместителя генерального прокурора СССР.

Вроде бы всё шло хорошо. Кровавая баня репрессий 1937-38 годов прошла мимо, не задев даже по касательной. Взлёт карьеры – безупречный. Дальше должна была быть подковёрная борьба за кресло генпрокурора: интриги, пьянки, разговоры в коридорах…

Но нет. Потому что у нашего героя внезапно случилось то ли умственное забвение, то ли возбуждение достаточно редкого как для прокуроров органа, а именно совести. Потому как в 1939 году заместитель генерального прокурора СССР Николай Дмитриевич Зоря поднял часть дел времён сталинских репрессий прошлых двух лет и подготовил документ, в котором с цифрами и номерами дел аргументировал довольно-таки очевидный факт: оказывается, большая часть приговоров, заканчивавшихся расстрелами, ссылками и лагерями для тысяч людей, выносились на основании сфабрикованных доказательств.

Не то чтобы этот факт стал сюрпризом для генерального прокурора Советского Союза. Скорее, сюрпризом для него стал тот факт, что кто-то из своих пошёл против понятной линии партии и лично усатого ублюдка товарища Сталина (он же Отец Народов, Великий Вождь, Зодчий Коммунизма и прочая, и прочая). Расстреливать прокурора-отщепенца не стали, ограничились вызовом на ковёр, характерными движениями пальцем у виска и увольнением.

Бывший уже прокурор отправился в армию, а оттуда – на войну в Финляндию. Рядовым. На войне Николай Зоря, с его-то опытом, пригодился прокуратуре, теперь уже военной. Дослужился до прокурора военного округа. Вторая мировая война – новый взлёт карьеры, ещё более стремительный, чем в первый раз. К 1946 году он – генерал-майор, государственный советник юстиции 3-го класса, один из ключевых представителей СССР на грядущем Нюрнбергском трибунале над немецкими военными преступниками.

Этот трибунал стал для него последним.

Дело в том, что Нюрнбергский трибунал помимо очевидной заявленной цели – решить судьбу высокопоставленных нацистов – имел также и цели политические. С советской стороны список этих целей, например, включал в себя задачу переложить ответственность за массовые расстрелы поляков на нацистов. Кроме того, советскому руководству было крайне важно любой ценой не допустить упоминания немцами содержания секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа (из которого стало бы ясно, что Рейх и СССР на начальном этапе войны были партнёрами и на партнёрских же отношениях делили между собой Восточную и Центральную Европу).

В выполнении двух этих задач (их было больше, но сосредоточимся именно на них) был задействован Николай Зоря. И обе эти задачи он провалил – с точки зрения советского руководства, а не с точки зрения истории. Во-первых, у прокурора Николая Зори уже окончательно проснулась совесть, и он, изучив материалы дела по расстрелу польских офицеров в Катыни, пришёл к выводу, что данные советской стороны, которые он должен был отстаивать и защищать, фальшивы от первой до последней строчки.

Прокурор принялся забрасывать руководство требованиями срочно организовать ему поездку в Москву – он был намерен предъявить начальству документы, доказывавшие невиновность немцев в Катынском расстреле (и, соответственно, перекладывавшие вину в нём на советские войска). А во-вторых, Зоря не смог или не захотел помешать самому Риббентропу публично огласить содержание довоенных договорённостей Германии и СССР о партнёрстве и разделе Европы.

Какая из этих ошибок стала критичной, точно неизвестно. Известно только одно: на следующий день после того, как Риббентроп под присягой раскрыл содержание секретного германо-советского протокола, Николая Зорю нашли мёртвым в своём гостиничном номере. Рядом с ним аккуратно лежал пистолет. Родным сказали: «Самоубийство». В протоколе написано: «Неосторожное обращение с оружием». Другие прокуроры вспоминали, что Зоря в те дни был энергичен, жизнерадостен и на потенциального самоубийцу был не похож от слова совсем.

Дело о Катыни вскоре замяли. Причём замяли позорно, проиграно, ничтожно. Советские прокуроры после смерти Зори устроили откровенное цирковое выступление. Они на лету меняли документы, меняли обвиняемых, явно подделывали вещдоки, пытались срывать заседания – в общем, делали примерно то, что мы видим в исполнении россиян, когда рассматривается дело о сбитом малазийском «Боинге». Трибунал в Нюрнберге по определению не мог судить никого, кроме нацистов. Поэтому дело о расстреле поляков в Катыни попросту прекратили. Советам не удалось перевесить свои грехи на и без того небезгрешные немецкие души. Но все понимали, что именно красные виновны. Все.

Признания Риббентропа и содержание договорённости между Рейхом и СССР вскоре получили широкий резонанс на Западе и стали неотъемлемой частью мировой истории. В самом Союзе население узнало о них только в перестройку, как, кстати, и про вину большевиков в расстрелах польских офицеров в Катыни, и про возможную взаимосвязь этих двух дел со смертью советского прокурора в Нюрнберге, о которой в России до сих пор не говорят иначе как о «нелепом самоубийстве».

Я не знаю наверняка, участвовал ли бывший киевский беспризорник, а потом один из самых высокопоставленных прокуроров СССР Николай Зоря в подпольных интригах. Наверное, участвовал. Не знаю, вёл ли он заведомо ложные дела против «врагов народа». Наверное, вёл. В любом случае, он, действием или бездействием, вольно или невольно, но помог двум важным историям о той войне быть рассказанными.

И поэтому мне хочется верить, что в какие-то моменты жизни принципы и правда становились для этого прокурора важнее приказов руководства. Наверное, мне просто хочется иногда видеть в людях что-то хорошее. Даже в прокурорах. Даже в коммунистах. Которые, как известно, не люди.

Источник – «Обозреватель»

Не стоит сбрасывать со счетов

Не ставя под сомнение ни одного пункта фактуры этого материала, я всё же скажу. Что гэбьё способно на всё, а убийства — просто его хлеб, всё же не стоит сбрасывать со счетов и версию самоубийства. Аргументы у меня такие.

Во-первых, степень целесообразности этого акта для Лубянки. Смерть Зори уже не могла отменить или изменить признания Риббентропа. А вот самоубийство такой фигуры «не отходя от прилавка» — акт международно громкий. И причин, почему он, такой громкий, был Лубянке нужен, как-то не просматривается.

Гораздо проще было проявить выдержку, подождать окончания процесса, вернуть Зорю в Москву, передвинуть куда-нибудь на незаметную должность в провинции, а уж там и расправиться с ним в своё удовольствие. На Запад даже информация об этом могла не просочиться — железный занавес-то висел. И не забываем — до смерти серийного убийцы Джугашвили еще добрых семь лет (!).

А во-вторых, Зоря прекрасно и сам понимал всё перечисленное. И точно знал, что именно его ждёт после того, как он не справился с задачей — не заткнул рот Риббентропу. В этом случае нет ничего удивительного, что накануне он был весел и активен, а после показаний Риббентропа пустил себе пулю в лоб. Этот выход из ситуации был для него самым лёгким, всё остальное — гораздо хуже. И он точно знал, насколько хуже.

Однако, и версия устранения Зори штатными средствами Лубянки тоже не отменяется. В случае, если дальнейшее его существование несло в себе какие-то дополнительные угрозы Кремлю, это обретало смысл. Например, Лубянке стало известно, что Зоря собирается удрать на Запад. Тогда возникала даже не вероятность, а уверенность, что там он раскроет рот и расскажет всё, что знает. А знал он много. И поэтому — да, нужно было торопиться с ликвидацией, уже не оглядываясь на громкость акта.